Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

— Ну, к нам бы её переманил.

— Не успел, — признался Анри.

— Ну, хоть повалялся с ней? — продолжал допытываться Раде. Анри густо покраснел и кивнул. Потом признался:

— Думал, что ничего не получится.

— Получилось?

— Вроде да…

— С высоты своего сексуального опыта… — начал Раде, но я его безжалостно перебил:

— Полученного не так давно, а?

— Ладно тебе… — добродушно отмахнулся он, но тему не продолжил, задумался о чём-то. Его девичьи красивое лицо стало угрюмым.

— Ты чего? — тихо спросил я. Раде поморщился, потом сказал:

— Да… Слышал, наверное? Югославии-то моей больше — ау. Война там идёт. Настоящая гражданская…

— Слышал, — отозвался я. Раде поморщился снова и добавил:

— Понимаю, что ко мне это отношения уже не имеет, а всё равно тошно…

— А я когда узнал, что Союз накрылся, то как-то слишком даже спокойно воспринял, — вспомнил я, вставая. — Ладно, Анри, ты посиди, а мы ещё пройдёмся, посмотрим…

…У тебя отец ведь был шишкой? — уточнил я. Мы стояли и смотрели на степь. Раде кивнул. Потом признался:

— Знаешь, ты мне сперва очень не нравился.

— Ты мне тоже, — ответил я так же искренне. — Не из-за отца, конечно… Смотри, вон бизоны пасутся… Или спят?

— Поохотиться бы на них, — заметил Раде.

— Ещё успеем, — кивнул я.

Далека дорога твоя —Далека, дика и пустынна…Эти даль и глушьНе для слабых душ…Далека дорога твоя…Прерия,Прерия,

Великая Даль…Индейские перья,Английская сталь…Высокая плата —Смешная цена…Вот только бы шляпаБыла бы цела —Ну и, конечно, мне дорого где-тоТо, на что эта шляпа надета…Впереди ещё полпути —Позади уже полдороги…Помолись богам,Сколько есть их там…

Впереди ещё полпути…Быстро едешь —Раньше помрёшь…Тихо едешь —Вряд ли доедешь…Так живи, не трусь,Будь, что будет — пусть,А что будет —после поймёшь…Юрий Ряшенцев

* * *

Весной тут, наверное, течёт река. Но сейчас из-под моих ног облачками поднималась тонкая серая пыль, слоем оседавшая на одежде, коже и волосах. Нестерпимо пекло стоящее в зените солнце.

Воды не было вторые сутки. Только то, что во флягах, пока полных на две трети.

Андрей помог мне подняться на обрыв, бывший речным берегом, мы вместе вытащили Видова и Мило. Где-то километрах в сорока впереди маячили невысокие, но крутые скалы, у их подножья ярко зеленела полоска растительности. Там вода наверняка была, но расстояние значило, что до воды мы доберёмся только завтра к вечеру, а пока предстоит полдня, ночь и день мучений. Впрочем, в отряде давным-давно уже никто ни на что не жаловался. Не жаловались и сейчас — на сушёное мясо, обдирающее рот и глотку; на соль, склеившую волосы и слоем выступившую на коже; на невероятную ночную духоту и на постоянный горячий ветер с юга в левую щёку; на пропылившуюся насквозь кожаную одежду и на резь в глазах, которые нечем промыть…

Мило несколько раз махнул в сторону скал. Видов сказал:

— Интересно, почему тут всё так пересохло? В обычной прерии вода есть…

Ему никто не ответил. Мы подождали, пока пройдёт основной отряд. Мальчишки и девчонки неспешно перебирались через высохшую речку, чертыхались и отплёвывались, влезали наверх и, обмениваясь негромкими репликами, всматривались в скалы.

— В той Америке тут небось везде города и парки? — поинтересовался Димка у Юджина. Тот помотал головой:

— Да нет, тоже пустыня… Только дороги через неё и городки. С мотелями.

— Ты чего босой? — поинтересовался я у Юджина. Тот посмотрел на подвёрнутые выше щиколоток драные джинсы и покрытые толстенным слоем пыли ноги, покривился:

— Да, кроссовкам п…ц пришёл.

— Лен! — рявкнул я. Чередниченко заметила:

— Если таким голосом, то Власенкову.

— Я всё знаю и всё вижу, — деловито отозвалась Ленка Власенкова. — Вечером будут ему сапоги… Кстати, это безобразие, как вы подошвы пронашиваете.

— Смотрите! — крикнул Видов и захохотал, указывая чуть вперёд. — Тут не один Юджин обувку потерял!

Ответом был уже общий смех. В самом деле, как это ни странно выглядело, метрах в десяти от нас, около двух выступающих глыбок песчаника, мирно лежали покрытые толстым слоем пыли разбитые ботинки. Анри сбегал за ними и принёс. Это были кожаные, с верхом выше щиколотки (как ни смешно, верх был целым, только от времени потрескался) мальчишеские ботинки. Толстая, прочная подошва, пробитая двойным рядом отшлифованных ходьбой гвоздей, была протёрта насквозь, у левого — в двух местах. Остатки шнурков с медными кончиками были тоже кожаными.

— Тридцать девятый, сороковой, — определила Ленка. — Смотрите, тут надпись на ранте сохранилась… «Дойчес Райх шумахер… Отто Курцбах».