Путь в Иерусалим

И что будет, если отец Генрих и отец Стефан просто-напросто оставят Варнхем, вернутся в Клерво и оттуда проследят, чтобы Кристина и даже ее муж были отлучены от церкви? Ведь это была процедура, которая вместе со временем в пути должна занять несколько лет.

Двое мужчин сидели в тени, в галерее, соединяющей церковь с кельями монахов. Перед ними на солнце сияли садовые растения брата Люсьена. Отец Генрих отправил Люсьена в маленький домик старой усадьбы, где теперь находилась Сигрид с сыном. Вскоре брат Люсьен вернулся. Он был весьма озабочен.

— Да, — сказал он со вздохом и опустился на каменную скамью рядом с ними.

— Не знаю, что думать. Но все-таки мне кажется, что это не проказа: слишком уж много язв и они все водянистые. Скорее всего, это какая-то разновидность свиной чумы, и, возможно, передалась она через навоз. Признаться, смотреть на Сигрид страшно.

— Однако если это лишь разновидность свиной чумы, то что ты можешь сделать, дорогой брат Люсьен? — заинтересованно спросил отец Генрих.

— Ну... ты действительно считаешь, отец, что я что-то должен с этим делать? — с сомнением спросил брат Люсьен.

— Как это?! — воскликнули двое других в один голос, оба с одинаковым удивлением.

— Я имею в виду... если сам Господь наслал на нее эту болезнь, то кто я, чтобы нарушать волю Божью?

— Ну вот что, брат Люсьен, не смеши меня, — раздраженно фыркнул отец Генрих. — Ты — орудие в руках Божьих, ты должен сделать все, что в твоих силах, и, если Господь сочтет твой труд праведным, он поможет тебе. А иначе не поможет ничто, и ничто не будет иметь значения. Так что ты думаешь делать?

Знаток трав объяснил, что, насколько он понимает, нужно очистить и подсушить раны. Кипяченая святая вода для того, чтобы промыть язвы, а потом чистый воздух и солнце, и гнойники могут высохнуть всего за неделю. По крайней мере те гнойники, которые были на лице госпожи Сигрид. С рукой все было не так просто, и в худшем случае речь шла о чем-то пострашнее, чем безобидная свиная чума.

Отец Генрих кивнул в знак согласия. Как обычно, ставя свой медицинский диагноз, брат Люсьен говорил убедительно. Что более всего поражало отца Генриха, так это его способность сохранять холодный рассудок при столкновении с трудностями, не бросаться очертя голову пичкать больного всеми травами сразу в надежде на то, что поможет если не одно, так другое. По мнению брата Люсьена, такое необдуманное поведение могло только навредить.

Когда брат Люсьен ушел, чтобы заняться неотложной работой, отец Стефан возобновил прерванный разговор, сказав, что, видно, этому мальчику предначертано Богом нечто особое. Но если Господь пожелал получить еще одного монаха, то и происшедшее чудо, и проказа были уже лишними. Право же, люди становились монахами и по менее важным причинам.

Отец Генрих засмеялся этой жесткой, но в то же время забавной логике. В любом случае возражений не находилось. Следовательно, нужно было принять мальчика, но обращаться с ним осторожно, как с каким-нибудь из капризных растений брата Люсьена, и следить за тем, чтобы не нарушалась его свободная воля. Возможно, в будущем Божьи намерения относительно этого ребенка станут более ясны.

Таким образом, мальчик смог стать облатом. И если монахам придется уехать из Варнхема, то он должен будет последовать за ними.

Неясным оставался вопрос о госпоже Сигрид. Наиболее простым было бы, конечно, позволить ей исповедоваться, чтобы услышать ее собственное мнение обо всем. Отец Стефан отправился в скрипторий, чтобы еще раз, может, с большим вниманием, чем раньше, перечитать рассказ о чуде в Арнесе, а отец Генрих с озабоченным видом пошел к маленькому домику за стенами монастыря исповедовать Сигрид.

Он обнаружил мать и сына в весьма жалком состоянии. В комнате была только одна лавка, на которой лежала Сигрид, с закрытыми глазами, в жару, а возле нее сидел маленький заплаканный мальчуган, судорожно вцепившись в ее здоровую руку. В помещении было неприбрано, полно разного хлама, тянуло холодом. Этот дом многие годы не использовался, его деревянные стены были старыми и трухлявыми.

Накинув на плечи плащ, он подошел к Арну и осторожно погладил его по голове. Но Арн, казалось, не заметил этого или притворился, что не заметил.

Тогда отец Генрих мягко попросил мальчика выйти ненадолго, пока его мать исповедуется, но тот только покачал головой, не поднимая глаз, и крепче сжал руку матери.

Однако в этот момент Сигрид очнулась, и Арн неохотно покинул комнату, хлопнув за собой рассохшейся дверью. По виду Сигрид было заметно, что она рассердилась на сына, но отец Генрих с улыбкой приложил указательный палец к губам в знак того, что ей не стоит гневаться на мальчика. Затем он спросил, готова ли она исповедаться.