Путь в себя

Человек выполняет правила и тем повышает самооценку. Но правила эти механические, они же на входе. Чем последовательнее вы их выполняете, тем больше им соответствуете. Ибо все, что не соответствует правилам, в вас просто не входит. Эти правила используются как стена, как капсула или, как говорил Гурджиев, – камера тюремная. И все ваше «самопознание» состоит в том, что вы из одной камеры прорыли ход в другую и говорите: «Все, я на свободе».

Значит, мы должны не просто осознавать себя. Мы должны эту свою часть сделать квалифицированной. Мне очень нравится это слово, я благодарен В. М. Ершову и П. В. Симонову за то, что они очень четко это назвали: квалификация по отношению к жизни. Квалификация по отношению к самому себе состоит в том, что я стремлюсь познать в себе не уникальное, ибо это невозможно. Кто будет во мне познавать мою уникальность? Моя типичность, мои неосознаваемые психические функции, мои автоматизмы. А что могут автоматизмы по отношению к уникальности? Они могут только испугаться, потому что любой механизм действует по принципу максимальной предсказуемости.

Квалификация состоит в том, чтобы познать свою типичность – свою машину, для того чтобы в ней появился хозяин, рулевой, который будет в ней ехать туда, куда ему нужно, и будет ею владеть: уметь ее ремонтировать, совершенствовать и т. д.

Система, которая предлагает вам такой вариант, – это, с моей точки зрения, система реального действия, система активного развития активного субъекта. И особенно это обнаруживается в экстремальной ситуации.

Мы можем привести примеры разных политических режимов (не только на нашей территории), которые доводили людей до автоматического подчинения. Все эти режимы построены на одном – на желании человека исчезнуть. Я помню, в армии впервые поразился этому.

Есть люди, которые не являются профессиональными военными, специалистами, но в армии чувствуют себя совершенно великолепно, и из армии их не выгонишь. Я с ними много разговаривал, пытался проникнуть во внутреннюю мотивацию. Потом выяснил. В армии, оказывается, все очень хорошо. Ни о чем думать не надо. В смысле заботы о себе и о жизни. Накормят по расписанию, оденут как положено, зарплату дадут. Все с утра до вечера расписано.

А потом прочел в литературе, что субъективно человек себя максимально свободно чувствует тогда, когда объективно, с точки зрения внешнего наблюдателя, он – раб. Люди с пассивной установкой «сделайте со мной что-нибудь» максимально хорошо чувствуют себя тогда, когда за них все решено. Когда все будущее тоже расписано. Столько-то лет пройдет – получишь еще звезду, еще звезду… Зарплата повысится на столько-то, и все хорошо.

Но такие люди, попадая в ситуацию, где нарушена предсказуемость, где нет стабильности, то есть в ситуацию катастрофическую, оказываются абсолютно беспомощными.

Почему же мы боимся уникальности? Не только в себе. Мы ее боимся и в других. С одной стороны, восхищаемся: «Ах! Уникальность!» – человек с уникальными способностями, или уникальной внешностью, или талантом. Но, с другой стороны, мы их отодвигаем от себя как можно дальше. Пусть они там между собой объединятся и выдают нам продукцию. Мы эту продукцию с удовольствием будем потреблять, но жить с ними невозможно. Ничего нельзя знать наверняка. Сегодня одно настроение, завтра другое. «Рисуй там свои картины, пиши свою музыку, показывай свои пьесы, свои фильмы, но не показывай себя. Потому что жить с тобой невозможно».

Это бы ладно. Но что мы делаем, когда живем со своими любимыми, родными и близкими? Что мы друг с другом делаем? То же самое. И это естественно. Мы же должны «притираться». И мы притираемся по закону конвенции, то есть по закону договорных норм, которые как бы над нами. Мы все знаем, какими должны быть. Как в мировой литературе: миллион коллизий между чувством и долгом. Потому что долг – это что-то другое, не во мне находящееся. И сколько бы нам ни объясняли, что истинный долг – это то, что ты делаешь даже тогда, когда этого никто не видит, – мы можем с этим согласиться на том же уровне конвенций, но пережить это как субъективное переживание неспособны. Потому что никакого отношения к нашей субъективности это не имеет.

Кому нужна моя уникальность

Кому нужен этот субъект, кроме меня? Никому. Для чего же я буду заниматься поиском своей уникальности? Вот он, социальный регулятор исчезновения уникальности – степень дозволенности и необходимости уникального в социуме. Еще пока мы молоды и ищем партнера, нам какая-то уникальность позволяется. До двадцати пяти – тридцати лет общество еще позволяет какую-то уникальность. Потом все. Все состоялись. Перекрываем уникальность. Все. Хватит. Ты великий – иди к великим. Ты не великий – здесь живи. Тебе можно столько, тебе столько. И мы уступаем. Если маме не нужна моя уникальность, если папе не нужна моя уникальность, если любимому человеку не нужна моя уникальность, если обществу не нужна моя уникальность, то кому она нужна?