Путешественница

Я промахнулась, лишь напугав его и разозлив еще больше. Лицо преподобного Арчибальда Кэмпбелла исказила гримаса злобного удовлетворения. Он сунул руку за пазуху, вытаскивая металлический футляр в шесть дюймов.

На конце того, что содержалось в футляре, была рукоять из белого оленьего рога. Очень четко и медленно я фиксировала все детали: вот он вытаскивает нож из футляра дюйм за дюймом, вот видны зазубрины на лезвии, вот пахнет роза, которую он раздавил, бросаясь ко мне.

Нужно было принять неравный бой.

Ни по вооружению, ни по силе, ни по умению мы не были равны, но тем не менее я собиралась защищаться. Страшный удар от абордажной сабли, разрезавший кожу до кости, был сущей мелочью по сравнению с тем, что должно было меня ожидать. Я честно, не пряча глаз, лицом к лицу собиралась встретить удар, но краем глаза все же увидела, как какая-то голубая вспышка явилась позади нападавшего. Послышался смачный звук, похожий на тот, с каким падают бахчевые с большой высоты, и преподобный с пустеющими глазами отвернулся от меня.

И упал.

Он даже не поднял рук, защищаясь инстинктивно от падения, упал, как мешок с овсом, опрокинув красивый столик, рассыпав ароматическую смесь и полированные камешки. Упал, ударившись головой об пол у моих ног.

Стоя у стены, я видела вмятину на его виске и то, как его лицо постепенно принимает белый цвет. Он лежал с открытыми глазами, едва дыша.

— Первая жена, Дзей-ми быть здесь?

Мешочек со здоровыми яйцами, которым был убит преподобный, исчез в рукаве изрядно помятого халата.

— Быть… То есть он снаружи. — Моя рука дернулась по направлению к веранде. — А… ты… это правда?..

Мне стало по-настоящему страшно, и я не знала, что было хуже — если бы Кэмпбелл убил меня или узнать то, что я должна была сейчас узнать.

— Это ты?.. — Я закрыла глаза, чтобы не видеть ни его, ни его глаз, ни камешков, которыми бы он захотел убить меня. — Он правда? Ты рассказал Персивалю, что они назначили место встречи Арброут? А типография и Малкольм — это тоже ты?

Он молчал и ничего не предпринимал, поэтому я открыла глаза. Мистер Уиллоби смотрел на преподобного.

Арчибальд Кэмпбелл еще не отдал душу тому, кому он служил или должен был служить как подобает его сану, но он готовился к этому: кожа зеленела, грудь натужно вздымалась, легкие свистели.

— Выходит, мы искали англичанина, а нужно было искать человека с английским именем. Мистер Уиллоби…

Я вытерла ладони о юбку.

— Моя не есть Уиллоби! Моя есть И Тьен Чо, — в голосе китайца послышался резкий протест.

— Зачем?! Зачем ты это сделал, скажи?! Посмотри на меня, ну же, ну!

Понукаемый моим визгом И Тьен Чо посмотрел — в его черных глазах не было блеска.

— В Китай иметь пророчество. Оно говорить: быть день и быть демоны.

Он снова перевел взгляд на умирающего.

— Моя бежать, покидать Китай. Моя спасать себя. Долго просыпаться — видеть призраки. Призраки быть вокруг моя, моя быть среди призраков. Потом идти большой демон — белое лицо, огненный волос. Моя… отдать ему душу, его съесть душа моя.

Его ничего не выражавшие глаза напоминали стоячую воду.

— Его съесть моя душа. Моя не быть И Тьен Чо больше.

— Но ты обязан ему жизнью, он спас тебя!

Голова с косичкой согласно кивнула, вызвав движение шелка.

— Знать. Но моя лучше умирать, не быть Уиллоби, быть И Тьен Чо! Тьфу, Уиллоби, тьфу!

Он потерял самообладание и плюнул.

— Дзей-ми — демон, есть моя душа, говорить мой язык.

Уиллоби на глазах изменился, успокоившись и собравшись с силами для продолжения рассказа:

— Моя быть в таверна, говорить с человек, мужчина. Его спрашивать про Мак Ду. Моя пить, — безжизненно говорил он. — Моя хотеть женщина, женщины не хотеть, хохотать, говорить «желтый червяк»…

Многозначительно кивнув на штаны, где находилась та часть тела, которой европейские женщины не оказали должного уважения, он продолжил:

— Гао-фе спрашивать, моя отвечать, быть пьяный. Человек-призрак искать Мак Ду, спрашивать моя о Мак Ду. Моя говорить, что знать… не важно.

Преподобный Арчи Кэмпбелл, он же Изверг, всхлипнул и умолк навсегда. Затянутая в черное грудь больше не поднималась и не опадала. Он умолк.

— Долг. — Китаец указал на мертвого священника-самозванца. — Моя иметь долг, не иметь чести, но иметь долг. И моя платить, вот. Твоя жизнь за моя. Скажи Дзей-ми, Первая жена.

Он кивнул на прощание и подался к выходу. Пинг Ан ждал его, перебирая перья. И Тьен Чо остановился на пороге, обернулся и произнес свои последние слова:

— Моя просыпаться на пристань, думать, что кругом призраки. — Плоские глаза его ничего не выражали и не имели привычной глубины. — Моя ошибаться — это моя. Моя быть призрак, гао-фе.

Послышался звук ветра и шелест крыльев, подошвы из войлока шаркнули в последний раз, и китаец исчез. Крик Пинг Ана заглушили другие ночные звуки.