Путешественница

Пуля находилась в затылке. Уму непостижимо: она прошла под кожей и застряла на затылке, обогнув череп! Специалисты по баллистике, вероятно, очень удивились бы, увидев моего пациента.

— О боже! — выдохнула я.

Да, мягкая шишка на затылке содержала пулю.

— Ты был прав, когда говорил, что твою башку сложно пробить. Представляешь, она палила в упор, а ты жив, потому что череп цел!

Джейми держал голову между ладоней. На мои реплики он реагировал чем-то средним между пофыркиванием и стонами.

— Да, башка у меня знатная, нечего сказать. Лобешник у меня тот еще, но порох у миссис Эбернети был слабенький: если бы она всадила весь заряд, да хорошего, мне бы несдобровать.

— А как общее состояние?

— Догадайся с одного раза, англичаночка. Череп-то цел, но виски болят.

— Да уж представляю. Терпи, милый, я проведу операцию.

Боясь, что Эуон может быть изранен или покалечен, я ходила исключительно с медицинским чемоданчиком. Оттуда я извлекла бутылочку со спиртом — настоящим спиртом, а не бренди — и маленький скальпель. Шотландская шевелюра изрядно пострадала от моего вмешательства: я сбрила волосы под шишкой и протерла кожу спиртом. Тело Джейми было живым и теплым, а мои вымоченные спиртом руки — холодными.

— Вдохни поглубже и терпи. Нужно разрезать кожу, это больно, но быстро.

— Валяй, англичаночка.

Джейми честно вдохнул ровно три раза, с шумом втягивая воздух. Затылок его стал бледен, но пульс не изменился, оставаясь ровным. Когда он выдохнул в третий раз, я ухватила складку кожи левой рукой, зажав ее между указательным и средним пальцами, сказала «вот оно!» и разрезала кожу скальпелем. Джейми тихонько помычал, но кричать не стал. Правую руку я оставила свободной, чтобы большим пальцем нажать на шишку. Осторожное давление и разумно приложенная сила принесли результат: из опухоли в мою ладонь скользнула пуля-виноградина.

— Ура! — Я выдохнула и поняла, что сама не дышала, как и пациент.

Свинец, сплющенный от удара о крепкую, дубовую черепушку Джейми, я презентовала ему — пускай знает, что я там вытащила.

— На память.

На завершающем этапе операции — наложении тампона и фиксирующей повязки — я разрыдалась, не будучи в силах больше сдерживать нервное напряжение.

С удивлением я отмечала, что безудержно рыдаю, не вытирая градом катящихся слез. Будто мое тело и меня саму разделили.

— Англичаночка, что стряслось? Отчего ты плачешь? — удивился спасенный пациент.

— Я… я… н-н-не зн-н-аю. Пл-л-ачу вот… Вот. Н-не зн-н-наю почем-мму, — забормотала я в оправдание.

— Иди-ка.

Джейми любовно глядел на меня из-под повязки и обнимал, а я плакала у него на коленях.

— Все должно быть хорошо. Все уже хорошо, и дальше будет тоже хорошо.

Он качал меня на коленях и гладил по голове, нашептывая успокаивающим тоном разные банальности и глупости, но это подействовало: я вновь почувствовала, кто я и что я, перестав ощущать свое тело как что-то инородное, что с интересом можно наблюдать.

Прекратив рыдать, я принялась икать, но внутри были покой и умиротворенность. Присутствие Джейми действовало магическим образом — я снова стала собой, вернулась к нему и к себе.

Когда бы Эуон не задал вопрос, я едва ли бы заметила, что они, деликатно оставив нас наедине, вернулись в лагерь.

— Дядюшка, а почему у тебя затылок весь окровавлен? Ты опять поранился?

— И да и нет, мальчик. Я даже знаю, кто наложит мне новую повязку, — откликнулся Джейми.

Что ответил Эуон и ответил ли он что-нибудь, я уже не слышала, убаюканная нежными речами Джейми.

Проснувшись, я поняла, что стараниями мужчин меня уложили спать, завернув в одеяло, а между тем Эуон рассказывал о своих злоключениях. Джейми привалился к дереву и держал руку на моем плече. Увидев, что я проснулась, он ослабил хватку. Совсем рядом с нами кто-то сопел.

Лоренц Штерн, больше сопеть было некому, потому что парень сидел подле дядюшки.

— На корабле было неплохо, не так страшно, как могло бы быть, — текла мальчишеская речь. — Мы сидели все вместе, поэтому мы общались, могли переговариваться и гулять на палубе — нас водили по двое. Еды хватало на всех, обращались с нами сносно, разве не говорили, кто нас везет и куда. Это напрягало, конечно.

Юные шотландцы должны были попасть прямо в Роуз-холл, куда доставила бы их «Бруха», а двигалась она к устью Йаллы. Дом миссис Эбернети, вернее не сам дом, а та часть усадьбы, которую она отвела для пленников, должна была стать тюрьмой для ребят. Под мельницей, где перемалывали сахар, был оборудован подвал. Джейлис даже не поскупилась на постели и ночные горшки. Единственное, что могло отвлекать, так это шум жерновов, но по ночам там было тихо. Никто не догадывался, почему они там сидят, поэтому все время парни коротали, строя предположения.

— Периодически вместе с миссис приходил громадный детина, черный. Миссис Эбернети ни разу не сказала нам, почему она держит нас здесь. Она вообще ничего не говорила нам, обещала только, что узнаем все, когда придет пора, но пора все не приходила. Каждый раз, когда она спускалась к нам, этот человек уводил кого-нибудь из нас, на кого она указала.

В голосе мальчика слышалась горечь.