Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы

Внезапно Бенджамин издал алчный писк, означающий, что он хочет кушать. С этой целью он собирался присосаться к моему лифу, на что я никак не могла согласиться. Его отец, Джейми-младший, и многочисленные родственники, как на грех, разбрелись по Лаллиброху, а поскольку голодный младенец никак не хотел уняться и от моих покачиваний и потряхиваний плакал еще громче, пришлось идти искать его мать, хотя история, рассказываемая двоюродным дядюшкой всех этих малышей, обещала быть очень интересной.

Мать Бенджамина находилась в кухне, общаясь с другими девушками и женщинами, собравшимися там. Разумеется, она была рада видеть малыша и удовлетворить его аппетит, а мне этот предлог дал возможность представиться тамошнему обществу. Представляясь другим и слушая их приветствия, я принимала участие в ритуалах, принятых среди женщин. Прием, оказанный мне, был любезен, и я не увидела ни одного вытянувшегося при моем появлении лица или вздернутого носа, впрочем, это можно было отнести на счет воспитания и соблюдения правил приличий дамами. Никто из них не удивился, что первая жена Джейми Фрэзера решила навестить его, согласно официальной версии, приехав из Франции. Ну или вернувшись с того света.

Кое-что заставляло меня насторожиться. Эти мелочи выражали подспудное подводное течение, определявшее общее настроение и влиявшее на поведение общества. Так, никто меня ни о чем не спрашивал – очень странная вещь для горцев. Хайлендеры Шотландии, а особенно их кумушки, были довольно любознательными людьми и никогда не упускали возможности поговорить по душам, попутно выведав все о чужаках, пришедших в горы.

В глаза мне говорили любезности и улыбались, но за глаза, верно, обсуждали. По крайней мере, я ловила неодобрительные взгляды, которыми обменивались женщины, и слышала, как они шепчут что-то по-гэльски.

Больше всего меня удивляло и настораживало то, что я нигде не вижу Дженни – ангела-хранителя Лаллиброха, его души. Сколько я помнила, она всегда хлопотала по хозяйству, и казалось, что она – это Солнце, а все домашние – планеты, чьи орбиты были вовлечены в ее движения.

Не может быть, чтобы она не хотела встретить гостей достойно – накормить и приветить их, как всякая радушная хозяйка.

Присутствие Дженни во всех комнатах сразу – так казалось ошарашенным гостям, всюду замечавшим работу ее заботливых рук, – было естественно, как естественно дышать воздухом. Кстати говоря, воздух в Лаллиброхе был наполнен ароматом хвои, лежавшей в кладовке. Но сейчас был только запах – Дженни нигде не было.

Узнав, что я вернулась, привезенная ее сыном, она избегала встречаться со мной. Надо сказать, что я поступала точно так же, не желая накалять мирную обстановку усадьбы. Вне сомнения, когда-нибудь мы бы нашли общий язык или, по крайней мере, просто объяснились бы, но пока можно было обойтись без этого.

Кухня была полна света и тепла. Тепла, пожалуй, было даже слишком много. Как и во всех кухнях, а особенно в этой, здесь смешивались разнообразные запахи, дурманя голову и забивая дух: пахло крахмалом, тканями и пеленками, сушившимися здесь же, пекшимся хлебом и потом пекущих его, овсяными лепешками, которые жарили в лярде, и прочими приятностями и неприятностями. Я была рада уйти из кухни, заслышав просьбу Кэтрин принести ей сливки, необходимые для выпекания лепешек из ячменной муки, и вызвалась сходить в кладовую.

Воздух улицы был прохладный – после духоты кухни это было приятно. Я постояла, ожидая, пока освежусь и избавлюсь от въевшихся в волосы и в юбки запахов готовившейся снеди и человеческого пота. В кладовую нужно было идти: она не примыкала к главному строению, располагаясь возле сарая для дойки и двух загончиков, где содержали коз и овец. Коров не доили, считая их молоко хорошим разве для инвалидов, и выращивали только на убой.

Найдя в кладовой сливки, я уже направлялась в дом, как увидела Фергюса, стоявшего у изгороди загончика. Он печально рассматривал толкавшихся там овец. Встреча была неожиданной, ведь я не была уверена, ожидал ли Джейми его теперь.

Дженни разводила хороших овец и баловала их больше, чем своих детей и внуков. Так, племенные мериносы ели исключительно из рук, а едва завидев меня, тут же ринулись к ограде, рассчитывая на угощение от неизвестной им леди. Задумавшийся Фергюс встрепенулся, встревоженный шумом, оглянулся и вяло махнул мне рукой. Овцы толкались, и я ничего не слышала из того, что он говорил мне.

Чтобы не обмануть ожидания животных и спокойно поговорить с Фергюсом, я взяла кочан капусты – возле загона стоял ларь, где лежали кочаны, побитые морозами, – и сунула несколько листьев в мохнатую блеющую массу.

Самый большой баран, Хьюи, пользовался правом сильного и проталкивался впереди всех к ограде, оттесняя остальных. От других овец стада он отличался не только габаритами, но и предметом мужской гордости внушительного размера. Фергюсу не понравилась моя благотворительность, и он, выбрав кочан побольше, бросил им в Хьюи.