В памяти сами по себе всплывали образы: вот туман, вот он открывает взорам тюлений островок, вот к берегу причаливает лодка, вот из глубины острова являются люди, они несут Эуона – белого, мокрого, с безвольными руками тряпичной куклы. Все это являлось перед моими глазами раз за разом, запомнившись так, как это бывает в минуты глубоких потрясений. И каждый раз я не теряла надежды, что увижу не уже ставший привычным ужасный спектакль, а счастливое развитие событий, возвращение мальчика.
Джейми видимо осунулся за эти несколько десятков минут. На его лице резко обозначились носогубные морщины.
– Не знаю. Черт меня побери, я не знаю!
Он с тоской закрыл глаза, сопя и вбирая в себя воздух со стоном.
Это признание ужаснуло меня: что бы ни происходило, как бы серьезно ни обстояло дело, Джейми находил выход из любой, самой безвыходной ситуации. Я знала его так долго и за время, пока снова жила в Лаллиброхе, убедилась в этой его способности. Но теперь он говорил, что не знает.
Беспомощность скалила зубы, смеясь над нами и торжествуя. Все мое существо готово было кричать: «На помощь! Действуй! Не стой на месте!»
Но что можно было сделать?!
Рукав Джейми был окровавлен. Видимо, это было следствие спуска к морю, иначе не объяснить. Вот это-то я и могла сделать. Я почувствовала извращенное удовлетворение: я еще на что-то гожусь.
– Кровь, смотри. – Я прикоснулась к нему, обращая на себя внимание. – Дай-ка перевяжу.
– Не надо.
Он все смотрел в море, скрытое за туманом, и не хотел обращать внимание на пустяки. Я настаивала, и он рявкнул:
– Я сказал, что не надо! Пускай будет так!
Я сжалась и сунула руки под плащ. Не дуло, ветра не было, но мне было холодно от сырости и от переживаний.
Джейми провел пальцем по плащу, смазывая таким образом кровь с руки. Он воскрешал в памяти корабль, увезший Эуона, всматриваясь в воду бухты. Затем стиснул зубы и закрыл глаза, приходя в себя. Побыв так со своими мыслями или с их отсутствием, он взглянул на меня, прося простить его.
– Лошади ждут. Пойдем.
Камни этого места были под стать нам – такие же онемевшие и оцепеневшие. Лошади покорно ждали нас, ютясь подле собрата по несчастью – пони Эуона. Пока мы добрались до берега, прошли часы, но теперь, казалось, прошли годы, так долго мы ехали обратно.
– Надеюсь, он жив, – робко ободрила я Джейми.
Он не чувствовал моего прикосновения, уныло плетясь по камням. В ту минуту не помогла бы и дубинка.
– Угу. Если бы он был мертв, они бы бросили его на острове.
– А что, они забрали его с собой?
Нужно было во что бы то ни стало разговорить его, иначе было бы худо.
Он мотнул головой.
– Ну да. Они перебросили его на корабль. Я видел… Это хорошо, должно быть, – рассудил Джейми. – Хотели бы убить, так сделали бы это сразу, не мешкая. А так есть надежда, что раз не убили сразу, может, и вовсе не прикончат.
Говоря сам с собой, Джейми напрочь позабыл, что он не один, а вспомнив, обратился ко мне, рассеянно глядя на меня:
– Англичаночка, все хорошо?
Я дрожала и была грязна от пыли, и одежда моя была порвана, и колени подгибались, а в целом…
– Я жива, все хорошо, спасибо.
Вторая попытка взять его руку увенчалась успехом.
– Рад слышать, – прошептал он, углубившись в размышления. Мы пошли под руку.
– Можешь предположить, кто это сделал?
Волны шумели, заглушая мой голос, но сейчас было важно, чтобы Джейми контактировал с внешним миром. Нельзя было позволить ему уйти в себя.
Он молчал, но уже подыскивал слова, чтобы ответить мне. Это был хороший знак: шоковое состояние проходило.
– Матрос обращался к тем, кто сидел в шлюпке, на французском языке. Конечно, это ничего не дает, потому что французы, как и люди других национальностей, могут служить где угодно. Хотя я видел множество торговых судов, это не торговый корабль. Не знаю отчего, но это даже не английское судно. Возможно, все дело в парусах, может, они стоят как-то по-другому.
– Корабль синий, по боку черная полоса. Потом стали палить и уже не было времени рассматривать.
Что, если можно узнать, куда держит путь то или иное судно? Это было бы просто замечательно! Но какие возможности предоставляет для этого восемнадцатый век? Зная название, мы сможем узнать все остальное.
– Как назывался корабль?
– А я почем знаю?
– Ну на борту было указано название?
– Название на борту? Зачем?
– Да чтобы знать, что за развалюха бороздит волны!
Мое раздражение немного развеселило Джейми.
– Не думаю, чтоб им очень хотелось объявлять всем свое название. Промысел накладывает определенные обязательства, – уточнил он.
Мы снова погрузились в раздумье, преодолевая путь, сравнимый для нас с Голгофой.
– Ну хорошо, – меня осенило, – как тогда легальные судна узнают друг друга, если название не указано на борту?
Джейми был удивлен глупым вопросом и резонно заметил:
– Вот я, например, сумею отличить тебя от какой-нибудь глупой бабы, хоть у тебя на груди нет имени.
– Ничего нет, даже буквы «А»[17]
, – забывшись, проговорила я. – Выходит, что названий нет… И вы узнаете суда по тому, как они выглядят? Наверное, различия бросаются в глаза?