— Иди сюда и помойся, Айен, — велел Джейми довольно суровым тоном, отчего парнишка заморгал. — Не можешь же ты явиться к родителям весь в грязи!
Айен вздохнул, но послушно подставил руки под струйку воды и с оханьем принялся плескать ее на лицо, которое, строго говоря, было не таким уж грязным, хоть долгое путешествие и оставило на нем некоторые следы.
Я повернулась к Джейми, который с рассеянным видом наблюдал за племянником. Размышлял ли он о сложностях предстоящей встречи в Лаллиброхе или возвращался мыслями в Эдинбург к обугленным остаткам его печатной мастерской и мертвецу в подвале борделя? А может, унесся помыслами еще дальше, к Карлу Эдуарду Стюарту и дням восстания?
— Что ты рассказываешь своим племянницам и племянникам Карле? — тихо спросила я под фырканье Айена.
Взгляд Джейми стал осмысленным и остановился на мне. Значит, я была права. Его глаза слегка потеплели, и легкая улыбка отметила успех моего умения читать мысли, но потом и тепло, и улыбка исчезли.
— Я никогда о нем не говорю, — тихо ответил он, повернулся и пошел ловить лошадей.
Три часа спустя мы проехали последние из продуваемых ветрами перевалов и двинулись по последнему склону вниз, к Лаллиброху. Джейми, ехавший первым, придержал коня и подождал нас с Айеном.
— Ну вот и дом, — сказал он, бросил на меня взгляд и улыбнулся. — Многое изменилось, верно?
Я покачала головой в восхищении.
С этого расстояния дом казался совершенно не изменившимся: то же безупречное трехэтажное строение из белого камня, выделявшееся на фоне множества неказистых пристроек и расстилавшихся вокруг бурых в это время года полей. На маленьком холме позади дома виднелись руины древней круглой каменной башни — Брох, — в честь которой и получила свое название усадьба.
Однако, присмотревшись, я все же заметила перемены, коснувшиеся в основном пристроек. Джейми рассказал мне, что спустя год после Куллодена английские солдаты сожгли голубятню и часовню; эти места до сих пор были пусты. Проломленный участок стены, отделяющей огород, заложили новыми камнями, и эта заплата выделялась цветом, а новое хозяйственное строение из камня и бревен, судя по самодовольно рассевшимся на краю крыши упитанным пернатым, служило и голубятней.
Куст шиповника, посаженный у стены дома матерью Джейми, Элен, теперь основательно разросся, стал пышным, и последние листья с него, похоже, опали совсем недавно.
Струйка дыма поднималась из западной трубы, и ветерок с моря сносил ее к югу. Перед моим внутренним взором вдруг предстал горящий очаг в гостиной и его отблески, играющие на четко очерченном лице Дженни, читающей вечерней порой вслух роман или стихи, в то время как Джейми и Айен слушают вполуха, не прерывая шахматной партии. Сколько таких тихих вечеров провели мы в этом доме: дети уже уложены в кроватки, а я или записываю у секретера из розового дерева рецепты семейных снадобий, или занимаюсь штопкой да починкой — работой, которой не бывает конца.
— Мы с тобой снова будем жить здесь, как ты думаешь? — спросила я Джейми, стараясь, чтобы это не прозвучало тоскливо.
Дом в Лаллиброхе я могла назвать своим с большим основанием, чем любое другое место на свете, но так было давно. И с той поры многое изменилось.
Джейми ответил не сразу, помолчал, собрал в руке поводья и покачал головой.
— Не знаю, англичаночка. Хотелось бы, конечно, но… Все зависит от того, как обернется дело.
Он смотрел на дом, слегка хмурясь.
— Все нормально. Будем ли мы жить в Эдинбурге или даже во Франции, все будет хорошо, Джейми. — Я ободряюще коснулась его руки. — Пока мы вместе.
Его лицо просветлело. Он взял мою руку, поднес к губам и нежно поцеловал.
— Пока ты со мной, англичаночка, я и сам готов жить где угодно.
Мы сидели, глядя в глаза друг другу, пока громкий, настойчивый кашель не напомнил нам о присутствии Айена–младшего. Парнишка трепетно относился к нашему праву на уединение, очень боялся смутить нас, застав в объятиях друг друга, и на всех привалах предупреждал нас о своем приближении, с треском проламываясь сквозь кусты или подавая голос.
Джейми ухмыльнулся, сжал мою руку, прежде чем отпустить ее, и обернулся к племяннику.
— Мы почти на месте, Айен, — сказал он, когда мальчик направил к нам своего пони. — Доберемся еще до ужина, если дождя не будет, — добавил он и прищурился, оценивая облака, медленно проплывавшие над горами Монадлиат.
— Ммфм, — промычал Айен, явно не воодушевленный этой перспективой.
Я посмотрела на него с пониманием и процитировала:
— «Дом там, где нас, когда бы ни пришли, не могут не принять»[15]
.— Ага, — буркнул с кривой усмешкой Айен, — как раз этого–то, тетушка, я и боюсь.
Джейми подмигнул Айену с весьма серьезным видом, видимо желая приободрить его.
— Не расстраивайся, Айен. Помнишь историю про блудного сына? Твоя мать будет рада твоему благополучному возвращению.
Юный Айен бросил на него взгляд, полный глубокого разочарования.