Путешественница. Книга 2. В плену стихий

– Подумай о чем-нибудь хорошем. – Я говорила тихо и размеренно. – О Лаллиброхе, например. Помнишь, как холм нависает над домом? А сосны, запах их иголок, смола, текущая по стволу? Свежий прозрачный воздух, над кухней поднимается дымок – там колдует Дженни. В руке у тебя яблоко нового урожая. Ты ощущаешь его твердость, гладкость, а на вкус оно…

– Англичаночка…

Я поймала взгляд Джейми, буравившего меня глазами, пока я вспоминала Лаллиброх. Он вспотел от натуги.

– Что?

– Уберись.

– Но почему?

– Уберись, – ласково прошептал он, – или сдохнешь здесь, сейчас же.

Посрамленная, я покинула каюту, это прибежище болезни.

Китаец стоял в коридоре, не решаясь зайти внутрь.

– Послушай, у тебя часом нет тех шариков? – осенило меня.

– Моя иметь шарики, всегда с моя. Дзей-ми требовать здоровые яйца?

Мистер Уиллоби полез было в рукав за чудодейственным прибором, но я показала ему, чтобы не искал, объяснив:

– Если бы можно было треснуть его как следует этими яйцами… Хотя Гиппократ не одобрил бы такого поступка.

Китаец с полуулыбкой наклонил голову, не совсем понимая, о чем я говорю.

– Забудь, – велела я, заметив слабое шевеление на койке. Джейми чем-то занимался, и это что-то выглядело очень печально: из глубин скомканных одеял и потных простыней миру явилась рука, но проделано это было только для того, чтобы достать из-под койки тазик. Нашарив этот жизненно важный предмет, рука снова скрылась, а звуки сухой рвоты свидетельствовали о том, что операция прошла успешно.

– Проклятый осел, прости господи! – тревога брала верх над досадой и жалостью.

Путь через Ла-Манш корабль покрывает за десять часов ходу. Но два месяца плавания в открытом океане…

– Свиной голова, – подтвердил мистер Уиллоби. – Ваша не знать, Дзей-ми крыса или дракон?

– Он? – переспросила я. – Он воняет как все крысы и драконы вместе взятые! Но почему ты спрашиваешь?

– Есть год Дракона, год Крысы, год Овцы, год Лошади, много годов. Каждый разный. Люди рождаться в год и быть такими, какими этот год. Когда родиться Дзей-ми?

– В каком году, ты хочешь сказать?

Я припоминала, как в китайских ресторанах были нарисованы разные животные. Каждый рисунок сопровождался комментарием с описанием типичных черт характера родившихся в этот год.

– В тысяча семьсот двадцать первом, – уверенно проговорила я. – Но я не знаю, год какого животного это был.

– Моя предполагать, что Дзей-ми Крыса. – Китаец бросил оценивающий взгляд на груду одеял. – Умный быть, везучий быть. Либо Дракон. Как он в постель? Драконы быть очень хороши, страстные.

– В последнее время он все больше с тазиком обнимается, – процедила я, желая сжечь груду тряпья взглядом.

– Есть средство. Для рвота, живот, голова – все делать шибко хорошим. Моя знать, – обнадежил мистер Уиллоби.

Я заинтересовалась таким заявлением.

– Джейми знает об этом? Вы уже пробовали?

Голова мистера Уиллоби мотнулась слева направо.

– Дзей-ми не хотеть. Кричать, говорить крепкие слова. Бросить в море. Моя не мочь подойти к Дзей-ми.

Я кое-что придумала и подмигнула китайцу.

– Видишь ли, если у мужчины не прекращается рвота, это очень опасно. – Я говорила так громко, чтобы мой голос достигал каюты, не теряясь в окружающих шумах.

– Да, плохо. Моя знать.

Мистер Уиллоби кивал, показывая мне свежевыбритую переднюю часть черепа.

– Ткани желудка разрушаются, пищевод раздражается.

– Рушить и дразнить?

– Да, представляешь? Кровяное давление повышается, мышцы брюшной полости напрягаются и могут даже разорвать живот. Тогда образуется грыжа.

– О!..

Пораженный китаец издал звук удивления.

– Но самое страшное не это, – проговорила я еще громче, – а то, что яички могут перевиться в мошонке. Они перетянутся и больше не будут снабжаться кровью.

Коротышка, казалось, искренне изумлялся.

– И тогда мужчине придется совсем туго, потому что он перестанет быть мужчиной. – Я говорила тем голосом, каким дети рассказывают ночью под одеялом страшные истории. – Потому что нет другого выхода, как ампутировать яички. Иначе начнется гангрена и человек умрет в страшных муках.

Потрясенный нарисованной мной мрачной картиной китаец зашипел. Я скосила глаза на ворох одеял: он замер, а на протяжении нашего разговора ворочался.

Переведя глаза на мистера Уиллоби, я увидела в них недоуменный вопрос и знаком попросила подождать. Прошло около минуты, и миру явилась волосатая нога, а затем и другая выпросталась из-под одеял.

– Черти вас не берут, – прогудел всклокоченный и крайне взволнованный Джейми. – Входите, иродовы дети.

Парочка в лице француза и шотландки ворковала на корме. Марсали не собрала волосы в узел, и ветер развевал их. Фергюс удерживал ее за талию.

Шаги заставили его обернуться, но при виде идущего Фергюс разинул рот и перекрестился.

– Молчи… умоляю. – Джейми стойко держался, но еще не знал, как его организм прореагирует на внешние раздражители.

Француз молчал, не в силах выдавить ни звука от удивления, а девушка при виде отчима завизжала:

– Папа! Что это такое на тебе?

Она была напугана, и Джейми не стал язвить в ответ, шевельнув головой, над которой, как антенны, торчали золотые иголки.