Путешествие из Дубровлага в Ермак

А из советских лагпунктов смертников не мог никто вырваться — так они были задуманы. Это была тайна высшей категории секретности. Даже в Германии, даже евреи не верили, что устроены специальные места, где их умышленно, без всякого повода, уничтожают. Как сказал будущий нобелевский лауреат Эли Визель своему отцу, когда им, свежим этапникам в Освенцим, кто-то из надзирателей объяснил назначение дымящих на их глазах крематориев: "Папа, этого не может быть. Мы живем в XX веке". Если бы Германия не проиграла войну, про существование Майданека, Треблинки, Штутгофа никто б не узнал! Был бы просто статистика: в концлагерях погибло столько-то миллионов…

Так вот, по аналогии — а где те пункты в СССР, куда точно так же свозили зэков исключительно на истребление? Те, кто получил "десять лет без права переписки"… Где те массовые захоронения, подобные Катыни, в которых захоронены не поляки, а свои граждане, расстрелянные по тому же самому стандарту и образцу?")

… Катынский лагерь был расположен не слишком удачно: в населенной местности. И нашелся свидетель, который видел, кто уничтожал польских офицеров, — местный лесник. Наверно, рассказал об увиденном жене — почему арестовали ее, Шеститко не знал. Почему их не расстреляли, тоже непонятно, их просто изолировали друг от друга, от детей и от остального мира, включая в него политзаключенных Владимирской крытой тюрьмы.

— Старик жаловался, — рассказывал Шеститко, — хоть бы про детей кто сказал, живые ли. А про жену ему сказали: умерла в камере.

…Наутро я нашел Олексу Макогона: старый полицай занимался самым предосудительным для зэка ремеслом в зоне — "боронил запретку", сторожевую полосу вдоль лагерного забора. Увидев меня, остановился, подтер пот ладонью с покатого лба:

— Не-е-е, Михаил. Никто не помнит лесниковой фамилии, Ни к чему нам было. Да и умер он.

— Точно умер?

— Ага. За две недели, говорят, до конца срока, — он сделал жест толстым кривым пальцем книзу и добавил: — Может, его того?

(Уже в Израиле я прочитал в "Русской мысли" фамилию "катынского лесника" — Андреев.)

x x x

Радио объявляет отбой. Последнее — подхожу к Сергею Солдатову.

— Все запомнил? — спрашивает не без командирской суровости. — Смотри.

— Все. Меня знаешь.

— Ну, хоть ты не христианин, а позволь на всякий случай перекрестить на прощанье.

Крестит.

— Это подарок, — протягивает эстонскую авторучку. — Чтоб на воле лучше писалось.

"Лучшие из худших", как сказал Александр II о писателях.

Рукопись делается в ссылке, в городе Ермаке на севере Казахстана. Параллельно с писанием тянется обычная жизнь: служба, чтение, прослушивание иностранных и советских передач. Лагерное прошлое и ссыльное настоящее естественно подверстываются и монтируются в голове.

Как раз в день, когда я писал о судьбе Бори Цимбала, прослушал передачу "Голоса Америки". Инкор беседовал с каким-то московским судьей и оповестил о неизвестном феномене советской жизни: "Мы в Америке наблюдаем постоянно нарушение юридического правопорядка в делах диссидентов. Но рядом с ними существует огромная сфера уголовного права, где в годы правления Брежнева происходил прогресс и укреплялось право."

И мне захотелось поговорить немного как раз не о нас, о диссидентах или о КГБ, а напротив — об обычном правопорядке и о работе простого советского МВД и нормальном, а не политическом судилище.

Западным людям труднее всего, по-моему, дается понимание нормального факта, что люди другой культуры хотят для себя абсолютно того же, что любой европеец: мира: достаточно сытой жизни; справедливости и законности; короче — прав человека. А ведут эти люди себя часто не по-европейски, потому что "мировая деревня" находится, как ей историческим развитием и положено, на низшей ступени культуры, но не на принципиально иной, а на низшей, и все европейские народы прошли эту "восточную" стадию, и, кстати, не так уж давно. Вот неопровержимый пример.

В сюжетном узле романа Р. Стивенсона "Катриона" преступление, что было совершено лишь 200 лет назад в самой "продвинутой" стране тогдашнего мира — в Британском королевстве. Убит террористом в Шотландии чиновник, принадлежащий к могущественному клану Кэмпбеллов. По обвинению в убийстве арестован член соперничающего клана Стюартов. К прокурору, расследующему дело, явился персонаж (главный герой романа), который совершено случайно видел подлинного убийцу, не имеющего к Стюартам отношения. Что делает честный, подчеркиваю, прокурор, положительный персонаж? Он изо всех сил пытается спасти от судебного убийства… свидетеля. И роман завершается победой добра: свидетеля удалось вытащить из петли! А обвиняемого повесили, насчет его судьбы сомнений ни у кого не возникало, кроме этого свидетеля: ведь он был из клана врагов. Причем все знают, что он невиновен в убийстве… Но даже его собственные родственники не сомневаются: его повесят. А как же? Ведь он — из враждебного клана…