Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

Я не верю в привидения, но разного рода исчезновениями интересуюсь, и то, что номер Теннесси перестал существовать, меня взбудоражило. Мне представилось, что пьянство может быть способом исчезнуть из этого мира или хотя бы незаметно покинуть свое место в нем. Впрочем, при виде вдрызг пьяного Теннесси, ковыляющего по коридору, вы вполне могли прийти к выводу, что как раз спиртное делает расставание с миром таким мучительным. Во всяком случае, мне кажется знаменательным, что место, с которого я решила начать свое путешествие, оказалось антиместом, белым пятном на карте. Я снова взглянула на сад-обманку в вестибюле. Этим путем предстояло пройти до конца, до точки исчезновения, за порог знания, которое художник обозначил неуверенными голубыми мазками.

* * *

Время, писал Теннесси Уильямс в «Стеклянном зверинце», это наибольшее расстояние между двумя точками. Я попыталась прикинуть, когда он впервые очутился в Нью-Йорке. Судя по его письмам, это произошло летом 1928 года; он был тогда застенчивым, замкнутым семнадцатилетним пареньком — между прочим, именно в той поездке он впервые приобщился к алкоголю. В те годы он был еще не Теннесси, а Томом и жил с семьей в ненавистном ему Сент-Луисе.

Любимый дед, преподобный Уолтер Дейкин, отправлялся в путешествие с группой своих охочих до приключений прихожан и пригласил Тома присоединиться к ним. Это была своего рода демократичная альтернатива прежних аристократических гран-туров. Она предусматривала плавание компанией White Star из Нью-Йорка в Саутгемптон и дальнейшее посещение Франции, Германии, Швейцарии и Италии.

Вояж начался с четырехдневной гулянки в нью-йоркском отеле «Билтмор», где за восемь лет до того Зельда и Скотт Фицджеральд провели свой медовый месяц. «Мы только что отобедали с мультимиллионером в его семикомнатном номере, — с наигранной небрежностью пишет родным восхищенный Том. — Я сидел за тем же столом, за которым в 1921 году обедал сам принц Уэльский! Чтоб мне провалиться!!!»[26]

Жизнь на пароходе была еще более разгульной. На борт «Гомерика» они поднялись в полночь, и много позднее Теннесси вспоминал их отплытие как грандиозное шоу с духовым оркестром и настоящим буйством серпантина, летавшего туда-сюда между лайнером и толпой провожавших и зевак на пирсе. На следующий день он впервые попробовал алкоголь, мятный ликер, после чего его скрутила морская болезнь.

Не слишком очарованный этим новым взрослым удовольствием, он сообщает матери: «Дед очень ловко управляется с коктейлем „манхэттен“ и имбирным элем, смешанным с виски. Я попробовал всё это, но разве их можно сравнить с чистым имбирным элем и кока-колой! Так что вряд ли мне на этом кораблике удастся повеселиться на славу вместе с другими». Но шесть дней спустя в парижском отеле «Рошамбо» он уже начинает письмо домой с ликующего заявления:

Я только что выпил целый бокал французского шампанского, и я в полном восторге. Сегодня наш последний вечер в Париже, что извиняет мою невоздержанность. Французское шампанское — это единственный напиток, который мне тут понравился. Но оно поистине изумительно.

Он не добавил здесь того, на чем впоследствии подробно остановится в мемуарах: на парижских бульварах его стал охватывать страх перед тем, что сам он назвал процессом мышления. За недели путешествия его фобия усилилась настолько, что он уже «буквально сходил с ума»[27]. Позднее он описал этот опыт как «самый кошмарный, близкий к психозу кризис моих ранних лет».

Этот приступ тревоги был не первым, но самым острым из доселе испытанных Томом. Он всегда был крайне чувствительным мальчиком, и разрыв родителей только усугубил ситуацию. Родители познакомились в 1906 году и через год поженились. Эдвина Уильямс, хорошенькая общительная девушка, в юности пользовалась успехом и лелеяла мечты стать актрисой. Ее муж, Корнелиус Коффин Уильямс, был коммивояжером, торговавшим мужской одеждой, а позднее — обувью. Кроме того, он был игроком в покер, много пил, да и вообще его привычки плохо вязались с семейной жизнью.