Путешествие Хамфри Клинкера. Векфильдский священник (предисловие А.Ингера)

Но он, пожалуй, у себя за столом самый большой чудак. Он очень добродушен, без умолку говорит и хохочет. Сказывают, будто теперь он свой ум употребляет только на то, чтобы ставить гостей в смешное положение, в чем находит величайшее удовольствие. Не знаю, пригодимся ли мы для такой забавы, но я порешил нагрянуть в его края отчасти для того, чтобы самому посмеяться вместе с ним, а отчасти потому, что хочу засвидетельствовать почтение его супруге, добросердечной, умной женщине, с которой он в полном ладу, хотя ей и не посчастливилось подарить ему наследника.

А теперь, любезный Дик, должен сказать вам в утешение, что вы единственный из смертных, которому я решился написать столь длинное послание, которое, впрочем, я не мог укоротить, ибо предмет его волнует меня до глубины души; да и не хочу я приводить других оправданий перед тем, кто давно привык к сумасбродствам М. Брамбла.

30 сентября

Сэру Уоткину Филипсу, баронету, Оксфорд, колледж Иисуса

Любезный баронет!

Кажется, моей натуре не чуждо злорадство, ибо ничто не забавляет меня больше, чем видеть иных людей, терзаемых страхом, когда нет никакой опасности. Минувшую ночь мы провели в доме сэра Томаса Балфорда, старинного дядюшкиного приятеля, весельчака, умом не блистающего, который хотя и охромел от подагры, однако решил смеяться до конца, а особенно любит он потешаться над своими гостями, какого бы угрюмого или строптивого нрава они ни были. Кроме нас, гостили у него в доме тупоголовый мировой судья по фамилии Фрогмор и деревенский лекарь, который как будто был любимым собеседником и наперсником хозяина.

Баронета мы нашли сидящим на диване, подле него лежали костыли, а ноги его покоились на подушках, но принял он нас очень сердечно и, кажется, был весьма рад нашему приезду. После чаю мы слушали сонату, исполненную на клавикордах леди Балфорд, которая прекрасно поет и играет, но что касается до слуха сэра Томаса, то он у него как у осла, хотя он и притворялся восхищенным и просил жену спеть для нас ариетту собственного ее сочинения. Однако ж едва начала она исполнять эту ариетту, как и он, и мировой судья заснули, но как только она перестала играть, баронет, всхрапнув, проснулся и воскликнул:

— О cara! [62]

Ну, что скажете, джентльмены? Можно ли говорить после этого о ваших Перголези и Корелли?

Тут он подпер языком щеку и скосил один глаз на доктора и на меня, сидевших по левую его руку. Эту пантомиму он завершил громким хохотом, всегда готовым к его услугам. Несмотря на свой недуг, за ужином он не постился и не только не отказывался от стаканчика, когда пили за чье-нибудь здоровье, но даже поощрял гостей примером своим и уговорами быстрее осушить рюмки.

Вскоре я приметил, что доктор был для баронета человеком весьма необходимым. Он был как бы оселком для его остроумия, мишенью для стрел его сатиры и помогал ему в разных забавных проделках, которые они иной раз придумывали, чтобы потешиться над гостями. Судья Фрогмор прекрасно подходил для таких философических забав. Дебелый и тучный, чванливый и глуповатый, Тин с недюжинным прилежанием изучал Борна, но лучше всего изучил искусство жить, то бишь хорошо есть.

Эта жирная дичина часто доставляла нашему хозяину случай поохотиться всласть, да и в тот вечер он не раз принимался за судью не без успеха, но особенно разжигали страсть баронета к насмешкам разговоры, наружность и обхождение Лисмахаго, над которым он пробовал подшутить и так и сяк. Тут вспомнилось мне виденное некогда сражение молодой гончей со старым ежом. Собака перевертывала его с боку на бок, прыгала, лаяла и рычала, но стоило ей попытаться его куснуть, как игла вонзалась ей в морду, и пес отступал в явном замешательстве.

Лейтенант, если его не задевают, неизменно покажет обществу смешные свои стороны, но если кто-нибудь старается поставить его в смешное положение, он становится упрямым, как мул, и непокладистым, как необученный слон.

Немало подшучивали над мировым судьей, который поужинал чрезвычайно плотно и, между прочим, съел большую тарелку жареных грибов; не успел он покончить с ними, как доктор с нарочитой серьезностью заметил, что эти грибы относятся к роду шампиньонов и на иных людей действуют, как отрава. Испуганный этими словами мистер Фрогмор с беспокойством спросил, почему доктор по доброте своей не уведомил его раньше. Лекарь отвечал, что судья ел их с большой охотой, а потому он и не сомневался в том, что тот привычен к этому блюду, но теперь, приметив его опасения, предписывает ему стакан лечебной воды. Судья тотчас же осушил стакан и в страхе и смятении пошел спать.

В полночь отвели нас в предназначенные нам спальни, и через полчаса я уже крепко спал, но часа в три утра меня разбудил отчаянный вопль: «Пожар!» Вскочив с постели, я в одной рубашке бросился к окну. Ночь была темная, ненастная, а во дворе метались полуодетые люди с факелами и фонарями, весьма как будто испуганные. Быстро одевшись, я сбежал вниз и узнал, что огнем охвачена только задняя лестница, ведущая в отдельные покои, где спал Лисмахаго.