Путешествие Хамфри Клинкера. Векфильдский священник (предисловие А.Ингера)

А ведь все сии мерзости можно было бы устранить, ежели бы хоть самую малость позаботились о полицейских правилах и градских постановлениях благоустройства, но мудрые лондонские патриоты забили себе в голову, что всяческие постановления несовместимы со свободой и что каждый может жить, как ему вздумается, без всяких принуждений. Ну что ж, раз у них не хватает разума, чтобы упомянутые мной мерзости могли их встревожить, пусть они хоть в собственных своих нечистотах валяются!

Человек обходительный, дабы наслаждаться беседой в приятном обществе, вне сомнения, станет смотреть сквозь пальцы на подобные неустройства. Один из моих приятелей, шутник, говаривал, что в приятном обществе нет плохого вина, но сие изречение надлежит воспринять cum grano sails [30]. Но какое такое приятное общество есть в Лондоне, чтобы я ради него стал умерщвлять свои чувства и примирился с мерзостями, от которых с души воротит? Все, кого я здесь вижу, столь озабочены корыстными или тщеславными мыслями, что у них и времени не остается предаваться нежным чувствам или дружбе.

Даже у некоторых моих старинных знакомых сии мысли и вожделения стерли все следы прежних наших отношений. Беседу заменяют здесь только спорами враждующих партий и глупыми пререканиями, а общение между людьми — чинными визитами и игрой в карты. Если же случайно встретишься с каким-нибудь забавником, то чудачества его могут быть для тебя небезопасны. С ним обыкновенно трудно дело иметь, — Это пройдоха, доносчик или сумасшедший. Каждый, с кем толкнешься, норовит тебя обвести вокруг пальца. За тобой охотятся попрошайки, которые под видом займа просят милостыню и живут грабежом приезжих. Купцы тут лишены совести, друзья — дружелюбия, а домочадцы — верности.

Письмо мое разрослось бы до трактата, ежели бы я стал перечислять все причины недовольства моего, кои исполнили меру моего негодования на сей город, а равно и на прочие многолюдные города. Благодарение небу, меня еще не настолько втянул сей водоворот, чтобы я не мог из него вырваться без помощи философии. Из сего безумного мира плутовства, нелепиц, наглости я с сугубой охотой удалюсь в тишину уединения, к сердечным излияниям искреннего дружелюбия, под защиту гостеприимных сельских богов, короче говоря, Kucunda oblivia vitae [31], которой и сам Гораций не умел должным образом усладить себя.

Я договорился и нанял на три месяца, по гинее за день, отменную дорожную карету с четверкой лошадей и на будущей неделе намереваясь пуститься в путешествие на север, уповая увидеться с вами в конце октября. Буду вам писать отовсюду, где остановимся на достаточный срок и как только случится что-нибудь такое, что, по моему мнению, хоть немного вас позабавит.

Покуда же я прошу вас надзирать над Барнсом, заботиться о сенокосе и о жатве и считать, что всеми плодами земель моих можете вы распоряжаться как своими собственными. Ежели вы думали бы иначе, я постыдился бы подписаться вашим неизменным другом М. Брамблом.

Лондон, 8 июня

Сэру Уоткину Филипсу, баронету, Оксфорд, колледж Иисуса

Дорогой Филипс!

В последнем письме я упоминал о том, как я провел вечер в обществе сочинителей, которые, казалось, один другого боялись и друг другу завидовали. Дядюшка отнюдь не был удивлен, когда я сказал, что беседа их меня разочаровала.

«Человек может быть весьма занимателен и назидателен на бумаге, — сказал он, — но очень скучен в беседе. Я заметил, что те, кто блистает в обществе простых смертных, суть звезды второй величины в созвездии талантов. Немногими мыслями легче управлять и распоряжаться, чем большим их запасом. Редко случается найти что-нибудь необычайное в наружности и речах хорошего сочинителя, тогда как скучный писатель выделяется какой-нибудь странностью или блажью. Посему я полагаю, что компания с Граб-стрит должна быть очень занимательна».

Эти слова весьма подстрекнули мое любопытство, и я посоветовался с моим приятелем Диком Айви, который и взялся его удовлетворить на следующий же день.

Он повел меня обедать к С., которого мы с вами знаем давно по его сочинениям. Проживает С. на самом краю города, и каждое воскресенье дом его открыт для всех неудачливых его собратьев по перу, которых он угощает говядиной, пудингом, картофелем, а также портвейном, пуншем и добрым пивом, лучше которого не сыскать у Келверта. Первый день недели он избрал потому, что кое-кто из его гостей не мог бы воспользоваться его гостеприимством по причине, о которой нет нужды распространяться.

Принял он меня любезно в скромном, но удобном доме, выходившем в хороший сад, содержимый в полном порядке, и право же, я не видел ни одного внешнего знака сочинительства ни в доме, ни в наружности хозяина, одного из тех немногих писателей, которые стоят на своих собственных ногах, не имеют покровителей и ни от кого не зависят. Но если в хозяине не было ничего примечательного, то гости с лихвой вознаграждали отсутствие в нем странностей.