Путешествие критика, или Письма одного путешественника, описывающего другу своему разные пороки, которых большею частью сам был очевидным свидетелем

Сначала разговоры наши были просто учтивые; но как мы за столом и после стола опорожнив несколько бутылок с лучшими винами, стали гораздо повеселее, и разговоры наши сделались живее, откровеннее; г. Д. начал выхвалять ум и хозяйственность зятя своего, доказывая тем, что он в весьма короткое время к пятидесяти душам, доставшимся ему в наследство, умел присовокупить еще до тысячи душ. Я подивился такой премудрой экономии и из любопытства спросил хозяина: "Какие употребили вы средства к столь скорому обогащению: я думаю, что они должны быть очень хороши и достойны замечания".

" Я ласкаюсь надеждою, что они вам не понравятся, — отвечал он, восхищен будучи похвалами тестя своего, — родитель мой скончался за двенадцать лет перед сим, оставив мне в наследство только пятьдесят душ. Я, получив отставку, и приехавши сюда, расчел, что получаемым с сих душ доходом никак не можно будет мне содержать себя по приличию; почему принужден был изобретать разные средства к умножению доходов своих. Одно из них, самое первое, так мне понравилось, что других я вовсе не употреблял, да и употреблять не намерен. По приезде своем выбрал я из пятидесяти душ десять человек, годных в рекруты, и продал их экономическим крестьянам, которые тогда находились в крайности в рассуждении поставки рекрут, за десять тысяч рублей. На сии деньги купил целую деревню с тридцатью душами. Следственно двадцать душ и земля, принадлежащая к новой деревне, пришли мне даром. Из сей новой деревни таким же образом продал я восемь душ, за которые взял семь тысяч пятьсот рублей. На сию сумму купил я еще сорок две души, по причине, крайней нужды продавцу в деньгах. И так я выбарышничал себе 34 души с землею. Продолжая таким образом торг свой, я в несколько лет так увеличил число крестьян своих, что в состоянии был продать вдруг 46 человек. За тридцать четыре тысячи пятьсот рублей, за них полученные купил я вдруг 200 душ. В течении двенадцати лет сверх всех хозяйственных издержек приобрел я девять сот пятьдесят душ и сто двадцать пять тысяч рублей наличными деньгами. Вот, государь мой! продолжал он, каким образом достиг я теперешнего состояния, которым, признаюсь я очень доволен".

" Государь мой! — сказал я ему, выслушав историю его, которую он рассказывал с веселым и торжествующим видом, но которую я слушал с сердечным содроганием, потому что она весьма живо напомнила мне о печальном происшествии в деревне Н. Я., - вы очень хорошо успели в своем предприятии: но помыслили ли когда-нибудь о тех горьких слезах, которые проливали отцы и матери, расставаясь с детьми своими, и которые проливали дети, расставаясь с своими родителями"?

" Не токмо думал, — сказал он усмехнувшись, — но многократно видел, как они текли по замаранным лицам их. Забавное зрелище! Если бы вы поглядели на них в это время, или хоть издали послушали, как ревут тогда женщины, верно бы насмеялись вдоволь".

Можно ли с большим отвращением и ужасом слушать дагомейца * (дагомейцы — народ, живущий в глуши Африки, и имевший обыкновение пожирать неприятелей, взятых в плен), когда он, вышедши на улицу, начнет похваляться пред товарищами своими, что половину плененного им неприятеля скушал на обеде, а другую оставил на ужин? Однако я скрепился и сделал ему почти тот же самой вопрос, только другими словами, в роде шутки: "Сколько бы не плакали матери о детях, жены об мужьях, однако же они, верно, менее на вас жалуются, нежели молодые девушки, которых вы лишили женихов"?

" Совсем нет! — отвечал он, — у меня было положено, ежели отец хочет удержать при себе сына, а другой выдать за него дочь свою, то они, сложившись по согласию, вносили мне тысячу рублей. С иных я брал и менее, смотря по достатку. Впрочем, богатые всегда дополняли сумму, уступленную бедным. Мне кажется, это распоряжение очень хорошо, потому что я и деньги получал, и крестьян не терял".

Выговорив слова сии, он поднес мне стакан шампанского; но я с ужасом отрекся от него, извиняясь головною болью. Мне казалось, что стакан сем наполнен слезами и кровью нечастных крестьян его. В ту же минуту я простился с ним, сказав, что имею важное дело, которое не терпит ни малейшей медлительности и, прощаясь, просил Бога, чтобы он избавил меня от вторичной встречи с сим великим экономом.

Письмо XXIII.

Справедливое происшествие, а кому угодно, тот пусть почтет его несправедливым.

Нынешнюю ночь провел я в деревне, принадлежащей Г. И…. которая лежит верстах 25 от М. В отведенной мне для ночлега избе приметил я под лавкой порядочной величины связку бумаг, которые от пыли и копоти совершенно почти истлели. Мне известно было, что хозяин не умеет грамоте и, не зная почему, полюбопытствовал знать, что это за бумаги?

" Не твои ли это бумаги"? — спросил я хозяина.

" Нет"! — отвечал он.

" Чьи же"?

" Не знаю: лет с двадцать тому назад, как я, ехавши из города, поднял их на дороге".

" И ты до сих пор их бережешь"?

" Да куда же их девать"?