Путешествие мясника

Вскоре после переезда Д. в Нью-Йорк, еще до того, как он стал моим любовником, но когда дело уже явно идет к тому, мои родители приезжают к нам в гости. Как обычно, программа визита состоит из театров, дорогих ресторанов и большого количества алкоголя. Я по такому случаю купила билеты на римейк «Безрассудных» с Мэри-Луиз Паркер, а на вечер заказала столик в «Имперо». Случайно у нас оказывается лишний билет, и я решаю пригласить Д. Это вполне естественно, убеждаю себя я. В конце концов, в настоящий момент он является официальным другом дома.

На самом деле, разумеется, я просто представляю его на суд своих родных. И они охотно судят его. Еще бы, ведь даже мой собственный дерьмометр непрерывно щелкает, как будто у Д. в кармане лежит кусок урана.

— Терпеть не могу Скорсезе!

(Мама любит делать подобные заявления. Она может несколько лет ненавидеть кого-нибудь, например Николь Кидман, — «Похожа на белую крысу!», — а потом та вдруг сыграет удачную роль или ее бросит этот безумный киборг, ее первый муж, и внезапно мамино отношение кардинально изменится, повернется на сто восемьдесят градусов. Причем она будет горячо уверять, что всегда прекрасно относилась к прелестной, талантливой девочке. Эта черта забавная и довольно милая, и у нас в семье часто подшучивают над маминой склонностью к радикальным оценкам, кроме тех случаев, конечно, когда спор о Билле Мюррее доводит родителей чуть не до развода, или когда вследствие незначительных разногласий относительно теории Дарвина вам в голову летит сковородка.)

— Уверен, что это не так.

— Нет, я его правда ненавижу. А что он снял путного? «Таксиста»? Или «Славных парней»? Полное говно, снятое тупым мачо.

— А «Алиса здесь больше не живет» вы видели?

Прямое попадание!

— О, «Алису» я люблю. Там молодой Крис… Это что, тоже Скорсезе?!

Так Д. поймал ее в свои сети. Позже он говорил мне, что, как только увидел мою мать и высокого, седого, такого типично техасского отца, сразу же понял, что она должна обожать Криса Кристофферсона.

После этого случая я ни разу не упоминаю при маме имя Д.: мы становимся любовниками, и я боюсь, что голос выдаст меня. Но в тот день я поняла, что он может играть ею так же легко, как играет мной. Мы обе видим, что он опасен, но не слишком умен, и самодоволен, и при этом почему-то совершенно неотразим. Втайне я этому радуюсь, как будто мама благословляет меня на то, что я в душе уже готова совершить. А через год я опять радуюсь, когда случайно знакомлюсь с матерью Д., а после слышу от него: «Ты очень понравилась маме». Хотя, согласитесь, странно, что мне, тридцатитрехлетней женщине, до сих пор требуется разрешение родителей на то, чтобы жить своей собственной жизнью.