— Акулы редко нападают на человека. Это трусливые твари, и если ты соблюдаешь правила, то и они соблюдают правила. Ну, в основном. — Но что самое интересное: хотя акулы нападают на человека исключительно редко, Ричард сподобился повидать чуть ли не половину всех известных случаев нападения акулы на человека, со смертельным (для человека) исходом. — У меня занималась молоденькая новозеландка. Это был ее первый урок. Мы были в каких-то двадцати футах от берега, на глубине футов десять, не больше, в таком месте, где акул не бывает в принципе. Мы не брызгались и не плескались, ни у кого не шла кровь, мы тихо-мирно промывали очки, и вдруг откуда ни возьмись появилась острозубая акула — кстати, острозубые акулы не отличаются агрессивностью, — маленькая, совсем маленькая, и откусила ей правую ногу, той девушке.
— Девушка выжила?
— Я вытащил ее на берег. Как потом выяснилось, какой-то малолетний придурок каждый день приезжал в это место на катере и кидал в воду сырое мясо — хотел приманить акулу. Просто ради интереса. Выходит, мы мыли очки в акульей столовой. Так что акула не виновата. Представьте себе, вы приходите в гамбургер-бар, заказываете гамбургер, а когда вы его кусаете, он начинает орать дурным голосом: «Я пришел с миром».
— Ричард, ты просто ходячая погибель.
Руттер придумал очередную «высокоинтеллектуальную» дурость. Он заявился на крышу с пестрым котом под мышкой, какового кота незамедлительно бросил в бассейн. Кот отскочил от поверхности воды и с воем перелетел через стену на краю крыши.
— Что ты делаешь? — спросил Янош.
— Учу кота серфингу.
— Ты плохой тренер по серфингу, знаешь? — сказал Ричард.
— Похоже, ты прав. Со следующим котом мы начнем тренировки в душе.
— А зачем тебе кот-серфингист? Хочешь принять участие в кошачьем чемпионате мира по серфингу?
— Нет, но я тут подумываю податься в антрепренеры, а кот-серфингист — это же золотая жила.
Мы с Хеймишем сидели в дальнем углу и наблюдали за этим идиотизмом.
— Как ты думаешь, человек получает то, что заслуживает? — спросил он.
— Я еще не так долго живу на свете, чтобы ответить на этот вопрос. — Мне самой очень понравился мой ответ.
— Беда с перекрестками в том, — продолжал Хеймиш, — что с виду они не похожи на перекрестки.
Все остальные уже гнались за Рутгером вниз по лестнице. Как я поняла, его собирались подвергнуть жестоким пыткам водой.
— А на что они похожи?
— Ну, на что-то похожи. Но только не на перекрестки, — в последнее время Хеймиш немного взбодрился и уже не ходил такой весь из себя удрученный, как раньше, и в ярком солнечном свете смотрелся muy [очень (исп.)] сексапильно, — А перекрестки должны быть похожи на перекрестки, чтобы, когда ты выходишь на перепутье, ты знал, куда вышел.
Меня это насторожило:
— Ты, случайно, не собираешься в чем-то признаться?
— Ну, раз зашла речь о признаниях, есть у меня один камень на сердце… хотелось бы облегчить душу, да. Зима. В тот год зима была особенно лютой…
Ну почему, если ты хочешь что-то кому-то сказать, нельзя просто взять и сказать? После красочных описаний морозного января Хеймиш наконец перешел к сути.
— У меня была девушка, которая постоянно жаловалась на жизнь. Хотя у нее были на то причины. Она была невезучая — просто ужас. На самом деле. Когда она выходила за пончиками, магазин всегда был закрыт. Однажды она вот так вышла за пончиками, а тут начался дождь, так что она подхватила воспаление легких. А пока ее не было дома, квартиру ограбили. Но знаешь, даже страдания близких друзей со временем начинают раздражать. Ты проявляешь сочувствие раз. Другой. Третий. Стотысячный. Стараешься поддержать человека, как-то ему помочь. Если человек — близкий, то стараешься долго. Но если это всего лишь знакомая, годная только на то, чтобы с ней постоянно собачиться и иной раз ей заправить, то сочувствие быстренько сходит на нет. Она нигде не работала, сидела дома, потихоньку сходила с ума и постоянно болела то тем, то этим.