Путешествие на край ночи

Однако утрированный натурализм в показе тошнотворного убожества жизни и человека у Селина имеет мало общего с реалистическим изображением действительности. Андре Жид тонко отмечал, что «реальность, которую рисует Селин, это вызываемая ею галлюцинация». Современный французский критик П. Вандром также подчеркивал, что «для Селина действительность — это бред». Бред, транс, лихорадка — таковы ключевые понятия селиновской поэтики.

Писатель настаивал, что путешествие Фердинанда Бардамю «полностью воображаемое», что оно — «по ту сторону жизни». Селин говорил, что ему «необходимо войти в бред», чтобы писать. Бред — это как бы второе состояние сознания; он позволяет писателю (и его герою) оторваться от тусклой прозы будней, одаряет своего рода поэтическим ясновидением, которое озаряет убожество мира светом какой-то судорожной, пугающей, ослепительно причудливой красоты. Фердинанд Бардамю очень часто воспринимает все окружающее сквозь лихорадочный бред. Достаточно вспомнить его прокаленные солнцем африканские впечатления или восприятие Нью-Йорка — города, который «стоит стоймя». Эти страницы романа напоминают стихотворения в прозе Артюра Рембо «Озарения». Сплав реального и «бредового» у Селина вызывает в памяти полотна его любимых художников Брейгеля и Босха.

У Фердинанда Бардамю, который «решил быть трусом», не звучит в душе музыка, что заставила бы жизнь плясать под его дудку, и поэтому все: вселенная, война, люди, любовь, даже природа — представляется ему сплошным кошмаром, оказывающимся более реальным, чем сама реальность. Селин с юношеских лет был одержим навязчивой идеей какой-то грандиозной катастрофы, Апокалипсиса, что неминуемо произойдет. Одну катастрофу — первую мировую войну — он сумел пережить; «никогда я не оправлюсь от кошмара войны» — писал он своему другу Жозефу Гарсену, отдельными чертами которого наделил Бардамю.

Большой страшной прелюдией к «Путешествию на край ночи» неслучайно являются военные и тыловые эпизоды. Именно они задают тон книге, которая после них становится пикарескным романом о поиске смысла жизни. Французский критик Морис Бардеш очень верно писал, что в романе Селина нет «образов, картин войны, а есть кошмар войны».

Селин не рассказывал о войне, он, если вспомнить слова Маяковского, «писал войною». С полным правом Селина можно причислить к потерянному поколению: ведь на военные эпизоды «Путешествия…» повлияли и «Огонь» Барбюса, и «На Западном фронте без перемен» Ремарка (кстати, французский перевод этого романа вышел в июне 1929 года).

Именно война раскрывает Бардамю, попавшему в ее мясорубку, глаза на жизнь и человека. Война — это ведь тоже «смерть в кредит», и перед ее грозным ликом оказываются пусты, тщетны и смешны «ценности» героизма, доблести, самопожертвования, религии, патриотического идеала. Война превратила жизнь в огромный тир, где все свелось к убийству, и Бардамю, «лишенный таланта убивать», едва не теряет рассудок от страха. «Я не верю в будущее!» — восклицает он. И единственным желанием Бардамю оказывается стремление уйти из этого мира смерти и лжи, уйти куда угодно — в дебри Африки, в пустыню индустриальной Америки, в сумасшедший дом, в жалкую комнатенку парижского пригорода, на «край ночи», — лишь бы подальше от людей и безумия цивилизации, чьим высшим достижением стала всемирная бессмысленная бойня. В сущности, «Путешествие…» — это и великая поэма о безысходном одиночестве. Человек, считал Селин, способен спастись от кошмаров истории и цивилизации, от злобы и ненависти только в одиночку. «Мы всегда одиноки, когда честны, совсем одиноки!» — писал он в романе «Смерть в кредит».

Мир, которым правит, по словам Селина, «непобедимая сила глупости», может быть только чудовищно, гротескно комичным. Писателю принадлежит страшный афоризм: «Человек человечен ровно настолько, насколько курица может летать». Не зря рядом с отчаявшимся нигилистическим Дон-Кихотом Бардамю в самые решающие мгновения его жизни возникает его циничный «двойник», этакий Санчо Панса — Робинзон, неисправимый неудачник, погибающий от пули влюбленной в него Маделон.

Критика уже отмечала своеобразие комического начала у Селина, сравнивая, например, американские эпизоды «Путешествия…» с фильмом Чарли Чаплина «Новые времена». Но в отличие от гуманизма Шарло Селин с презрением взирает на трепыхания «маленьких людей» — этих куриц, не способных взлететь выше окружающего их забора смерти и злобы.

Что же может поддержать человека в беспросветной ночи существования? Однажды в беседе с критиком Робером Пуле Селин сказал, что его цель в литературе — передать только «чистое чувство», сколь бы отвратительным и постыдным оно ни было. Щемящее сострадание к детям, животным, иногда — к мукам других существ редкими, но пронзительно лирическими нотами звучит на страницах «Путешествия на край ночи». Вспомним, с какой болью говорит Бардамю о сержанте Альсиде, зарабатывающим в Африке деньги на воспитание племянницы, что тот «превосходит его сердцем».