Путешествие на край тысячелетия

И теперь госпожа Эстер-Минна оказывается в таком тесном соседстве с женами южного дяди, что их дыхания смешиваются с ее дыханием и их сонные вздохи вплетаются в ее сны. И время от времени ее навещает жуткая мысль, что Бен-Атар, не сумев сдержать свое вожделение, выйдет среди ночи из большого фургона и подымет покрывало, прикрывающее малый, женский фургон, чтобы потребовать любви от той, третьей, которая ему ничего не должна. И, в ужасе от собственных мыслей, она вскакивает с тройственного ложа и, торопливо выбравшись наружу, подходит к стоящим молча и неподвижно лошадям, как будто ищет у них защиты. Но не проходит и минуты, как из темноты вырастает черный юноша и безмолвно протягивает ей чашку с горячим чаем, заваренным на горьких и вкусных пустынных травах, и этот чай успокаивает ее душу.

А на следующую ночь, на очередной стоянке под открытым небом, вблизи таверны под названием Дорманс, после долгого, но приятного дня пути меж виноградниками, сползающими по склонам невысоких холмов, где какой-то восторженный винодел даже пригласил их заглянуть в одну из пещер, где он хранит свои бутылки, она просыпается снова и на сей раз не знает, то ли ее снова вырвала из сна близость двух женщин, принадлежащих одному и тому же мужчине, то ли виною та смесь счастья и страха, которую она ощущает при мысли о приближающейся встрече с родным городом и с родственниками покойного мужа, семьей Калонимус. И она вновь стоит возле спокойно дремлющих лошадей и с удивлением гадает, где же находится тот скрытый костер, на котором черный слуга тайком кипятит свой напиток из горьких трав, что от ночи к ночи становится ей все более необходимым.

Правда, назавтра к вечеру, когда они приближаются к темным каменным стенам Шалона и начинает моросить мелкий дождь, Бен-Атар задумывается, не войти ли все-таки в город, чтобы поискать настоящую крышу над головой, но под конец опять передумывает и поворачивает фургоны к маленькой роще, чтобы расположиться на очередной ночной привал. Увы, непрерывный стук капель по крыше фургона не дает ему уснуть, и в конце концов он подымается с постели — поглядеть, как обстоят дела у кучеров-исмаилитов и укрыты ли они от дождя. И хотя исмаилиты, как выясняется, спят глубоким, спокойным сном, он с удивлением обнаруживает, что его противница по суду, напротив, не спит, а стоит, вся съежившись и дрожа, в темноте, сжимая в руках кружку с горячим напитком. И, коротко, уважительно поклонившись ей перед тем как удалиться, как того требует запрет на уединение с женщиной, и вернуться на свое место в мужском фургоне, рядом с ее супругом, он произносит, не удержавшись, несколько вежливых слов на своем убогом святом языке, старательно очистив их от любых следов укоризны или раздражения, порожденных неприятностями и лишениями, которые эта женщина причиняет ему несколько последних лет.

Поутру выясняется, что они зря опасались укрыться за крепостными стенами, ибо Шалон, хоть и оказался очень запутанным городом, весьма дружелюбно встречает Бен-Атара и Абулафию, когда они с первым же утренним светом, не в силах побороть свои коммерческие инстинкты, входят в городские ворота, чтобы предложить на продажу прихваченные в дорогу мешочки с пряностями и глиняные кувшинчики с оливковым маслом. И, несмотря на ранний час, на весь их товар находятся покупатели, а полученная ими взамен плата, в виде еды и напитков, оказывается настолько щедрой, что обоим компаньонам, заново объединенным сердечностью давнего содружества, остается лишь пожалеть, что они захватили с собой так мало товаров, когда перед ними еще такая долгая дорога. Но Бен-Атару тут же приходит в голову, что именно малочисленность этих южных диковинок как раз повышает их притягательность, а с нею — и их цену.