Путешествие на запад

Он на ходу раздевался, бросая одежду, где придется, пнул завернувшийся от небрежно открытой дверцы шкафа ковер, стащил с вешалки халат и в сердцах швырнул его обратно в шкаф. Вода, приготовленная ему для умывания, почти остыла. И Джел представил, что хорошо было бы сделать с ним, чтобы он успокоился и начал мыслить разумно: взять за шиворот и обмакнуть головой в остывшую воду. Обмакнуть и подержать.

Он медленно вдохнул и выдохнул воздух. Меня никто ни к чему не принуждает, сказал он себе, стащил с лица ленточку, закрывавшую слепой глаз, перевернул кувшин с водой в таз и окунул туда голову.

Потом поставил зеркало и посмотрел на свое лицо. Правое веко было на три четверти опущено и так вросло. Под ним чуть-чуть видна была часть сохранившегося белка, но зрелище в целом казалось не из приятных. Плакать этот глаз еще мог, видеть — уже никогда.

Джел приложил к лицу полотенце.

Что мог любить в нем Агиллер? То, на что смотрел. Теперь этого нет. Он испугается. Он не станет слушать.

Распуская заплетенные в короткую косичку волосы и шаркая ночными туфлями, Джел добрел до кровати и повалился на одеяло. В комнате было слишком жарко натоплено, чтобы укрываться, а к утру станет холодно. За окном с неба, как с прорванной дамбы, рушились потоки ледяной воды. Было слышно, как она, словно большое животное, бормочет в водосточных трубах и плещется в переполненных каменных бочках внизу. В проливе, должно быть, разыгрался нешуточный шторм, до островов сейчас не доберешься. Джелы застрянут в Столице надолго. Хорошо бы только из собственного дома их как-то выжить…

Так уж получалось, что, как бы Джел ни старался для блага Дома, он все равно оставался от настоящих Джелов на расстоянии. Не потому, что они не принимали его за своего, совсем нет. Как раз для них он давно стал одним из многих, и не самым последним в семье. Hо он не был островным Джелом для себя. Он оставался вне их жизни, и в душе его поселилось одиночество.

Чувство долга отдельного человека перед обществом было заложено в него на Аваллоне и ВС очень глубоко и крепко. Там же его научили ценить время и не сидеть сложа руки. Поэтому он никогда и ничего в жизни не принимал, как должное, и был доволен, что занимается делом и приносит пользу. Безделье в самом деле тяготило бы его. Hо, играя в "королевское войско" по правилам, надо выбирать, на чьей ты стороне. От того, что в энленских шахматах фигуры не черные и белые, а золотые и зеленые, смысл противостояния не меняется. Если ты не выиграл, ты проиграл. А там, где перед человеком стоит выбор стороны, следует готовиться и к тому, что в один прекрасный день логика вещей и событий может оказаться сильнее пресловутой человеческой воли.

Делать выбор Джел не хотел. Ему и без того в последнее время было непросто. Происходящие в его жизни события виделись ему словно в нарушенной перспективе. И, собственными стараниями вписываясь в эту систему, он искажал свое восприятие мира так же просто, как при работе с классической миниатюрой смещал линии и изменял пропорции предметов ради соблюдения канонов традиционной композиции. Вот эта-то простота перемещения по шкале координат, где понятие "необходимость" сохраняется постоянным, а значение "плохо" и "хорошо" меняются произвольно, ему теперь и не нравилась. Он догадывался, что, если к искажениям привыкнуть, они становятся нормой. А если ты не сохранил себя, ты себя потерял. "Королевское войско" — только на первый взгляд простая игра.

Джел ощутил пустоту вокруг себя и обнял подушку, чтоб хоть чем-то ее заполнить.

"Ну что же, сказал он себе. Из-за собственной глупости, нерасторопности и трусости я послужил причиной несчастий уже слишком многих людей, чтобы теперь еще увеличить их количество. Я не должен вмешиваться в игры "королевского войска". Hо я в самом деле могу перераспределить расстановку сил, и я не прощу себе, если на этот раз не вмешаюсь."

***

Предсказывать погоду Джел не умел, в чем еще раз убедился. Следующее утро встретило его светом бело-голубого зимнего неба, непрозрачный купол которого блестел, как энленская глазурь на фарфоре.

Когда Джел зашел к Хапе поздороваться, тот был занят. Его причесывали, и он в это время что-то быстро строчил на неровно обрезанных по краям листах бумаги. Секретари сидели здесь же. Приметив Джела, Хапа, не отрывая взгляд от записей, сообщил ему две новости: во-первых, что сам он должен быстрее возвращаться на острова, пока позволяет погода, а, во-вторых, что у него, вообще-то, болит зуб, поэтому вести какие бы то ни было переговоры он не расположен. Тем дело и кончилось.

"Ах, вот как, — сказал про себя Джел, после того, как аудиенция была закрыта. — Мало, что меня вынуждают черт-те чем заниматься, я, оказывается, должен ориентироваться в этом бардаке сам. А я могу и ошибиться — слишком многое мне приходится додумывать. Ну, пусть тогда пеняют на себя."