Путешествие по Советской Армении

Курды предсказали верно: начинался буран. Он мел вокруг легкими щеточками, щекотал лицо, — снег был твердый и колючий, хотя не крупный. Но солнце продолжало показываться сквозь туман то там, то здесь. Как прольется сквозь облака, так опять станет тепло. Ни высота, ни даже подъем сердца особенно не отягощали; напротив, дыхание стало глубже, полнее, пульс насыщеннее. Холод покалывал, подбадривал. Вершина казалась близкой. Мы пересекали ущелье наискось, пока не подошли к первому снежному полю.

Верхний покров снега, лежащего не гладко, а наподобие застывшего кипятка, крупнозернистой кашей, фирном, обледенел и был отчаянно скользок. Приходилось протаптывать углубление для каждого шага, чтоб не скатиться вниз по льду.

Через час мы поднялись на такую высоту, что уже озеро Кари-лич и горка с дождемером стали казаться крошечными. Когда ветер относил в сторону снег и туман, отсюда можно было видеть почти всю Армению. Она лежала под нами ясная и спокойная, в то время как вершина Арагаца казалась качающейся от беспрерывного вихря облаков.

Теперь предстояло осилить последнюю трудность, — мы вплотную подошли к подъему. Если издалека он нам казался буровато-черным и мы надеялись на обычную гору из земли и колючей растительности, то вблизи вершина Арагаца предстала нам, как и горка возле озера, сплошь состоящею из каменной, россыпи. Говоря об арагацких камнях, я все время употребляла слова «битый камень», «осколки», «плитки», нащупывая верное определение. Но только у самого жерла вулкана природа подсказала мне верное слово — черепки. Дело в том, что каменные россыпи па Арагаце резко отличаются от обычной груды камней, булыжника, гальки, гранита. Каменные породы невулканического происхождения кажутся нам естественными; их очертания, сглаженные временем, ветром, пылью, водой, движением по речному руслу, чаще всего круглы. Совсем не то вулканические осколки. Они имеют вид искусственных, и в сущности они и явились плодом высокого искусства обжига, они прокипели, прокалились, проплавились внутри вулкана и были из него выдуты чудовищной силой газов. Мало того, в проплавке они подверглись химической обработке, влиянию сернистых испарений, всевозможных механических и физических воздействий. Поэтому непосредственные массы лавы, застывшие вокруг вулкана, кажутся чем-то вроде искусственных сплавов, выпущенных из печей, кирпичами, черепицей, той затверделой вековечной глиной, из которой сделаны добываемые в курганах сосуды бронзового века. Сходство удесятеряется и от физического свойства лавы принимать, разбиваясь, острые формы битой посуды, битой черепицы. Края разлома иной раз тонки, как стекло, середина изогнута, тарелкообразна. Представьте себе не один слой такой черепицы, а сотни, тысячи слоев, брошенных друг на друга. Представьте себе целую огромную гору (на час подъема), чей более покатый склон составлен сплошь из груды таких битых черепков, красных и черных, больших и маленьких, подобно тому, как дети делают из бирюлек, маленьких деревянных вещичек, целую шаткую гору на столе. В бирюльках надо жестяным крючком таскать предметы из кучи так, чтоб ни один соседний не сдвинулся. А в горе, на которую нам предстояло взобраться, мы должны были уже не крючками, а ногами и руками орудовать так, чтобы ни один камень не свалился нам на голову, чтобы каменный поток не унес нас вниз, чтобы не получить хорошую каменную градину на затылок или ступню.

Здесь во второй раз наш маленький отряд разделился. Пятеро остались внизу, довольствуясь достигнутой высотой и панорамой Армении, а двое, молодой альпинист Б. и я, упрямо полезли дальше. Это было игрушечное путешествие по бирюлькам. Только во сне переживаешь иной раз подобное, когда снится тебе восхождение по веревочной лестнице, ежеминутно обрывающейся. Конечно, на вершину есть удобная, другая дорога, но мы уже не имели времени ее искать. Добросовестно, как муравьи, переползали мы с камня на камень, синие от крупного града, сменившего наверху снег. Град бил нас по щекам, ветер пронизывал сборную, кое-как обмотанную вокруг тела одежду — свитер, платок, две кофты, одна на другой; холодные слезы, выжимаемые морозом, немедленно склеивали ресницы в ледяные сосульки, — но мы все же долезли до одной из вершин Арагаца (3898 метров) и остановились, оглушенные неистовым воем ветра.

Можно было гордиться: в это время года — середина июля — не так-то легко ступить на вершину Арагаца, осенью легко доступную для любого.

Ни спрятаться от ветра, ни передохнуть от него было негде. Набрав снега, мы пытались согреть его в металлической кружке, чтобы напиться воды. Но крупные снежинки, каждая в градину, не хотели таять ни за пазухой, ни даже во рту, за щекой. Пришлось грызть их зубами и есть.