Путешествие по ту сторону

Но вскоре и сам водитель понял, что восстановить камеру невозможно. Совместными усилиями они поменяли колесо. Близился вечер, мужчина сел в кабину, но не рискнул сразу уезжать.

– Если ночью встану, еще куда ни шло. А вдруг днем? Страшно даже подумать. Я же в шашлык превращусь!

– Ну, я-то здесь не превратился. И другие тоже.

– Так вы ж привычные, одно слово – уроды. А я цивилизованный человек. Принеси-ка лучше клей, он там, на земле, возле старой камеры остался.

Алексей начал искать тюбик, удивляясь тому, что человек не очень опрятный, больше того, даже грязный, едва говорящий по-русски, считает себя цивилизованным, а уродом называет именно Верещагина, который окончил университет, к тому же вообще вырос в другом климате, где подобной жары не бывает.

– Нет тюбика, – крикнул он. – Утром, когда светло будет, найду, а потом вам отдам.

Водитель махнул рукой, захлопнул дверь кабины и уехал.

Рваную автомобильную камеру Верещагин отбросил подальше, а тюбик с клеем спрятал под мусорный контейнер.

– Если бы в бараке стоял телевизор, – вздохнул как-то вечером Сергей Николаевич, – жить было бы легче. Представляешь картину? Днем навкалываешься на поле, а вечером тебя покормят, и ты садишься перед ящиком смотреть какие-нибудь заморские страсти. С теликом ведь как: знаешь, что чушь показывают, но следишь, сопереживаешь, и вроде как душа очищается, ни обиды, ни злости. Утром с новыми силами можно шлепать на работу. И так до тех пор, пока не сдохнешь. А в здешних местах никакой культурной жизни. В районе Кызылкума нет даже проводной телефонной связи, только мобильная, да и то лишь в городах и близлежащих к ним поселках.

Он посмотрел на Ларису и Верещагина и вздохнул:

– Увы, телевизор современному человеку заменить нечем.

– А чтение? – улыбнулась девушка. – Я вот не люблю смотреть телевизор, зато читаю постоянно. Некоторые книги по нескольку раз даже. Прочитала, например, еще в детстве «Очарованного странника» Лескова и была поражена так, что не могла ни о чем думать, как о герое этой повести. Ведь вся жизнь была против него, сколько ему удалось пережить!

– Литература и должна напоминать людям о смысле жизни, – вступил в разговор Алексей. – Любая история, написанная талантливым автором, может быть поучительной, если говорит о борьбе со злом, о преодолении трудностей и невзгод, о величии души, о подвигах, наконец. А большая часть телепередач пичкает зрителя сообщениями о том, как кто-то кого-то где-то как-то убил ради каких-то своих интересов или как кто-то с кем-то переспал. Пусть книги и содержат вымышленные истории, но они должны помогать человеку стать лучше и чище, а не становиться инструкциями для подонков, которые мечтают только об одном – разбогатеть любым способом…

– Может быть, мы начнем пересказывать нашим товарищам по несчастью книги, которых те не читали и которые помогут им не забывать, что они – люди? – шепотом предложила Лариса и посмотрела на спящий барак.

– Вряд ли этим можно их утешить, – покачал головой Сергей Николаевич. И оглянулся на Алексея: – Не так ли?

– Их и не надо утешать, – ответил Верещагин. – Надо разбудить в них волю.

Разговор сам собой оборвался, собеседники разбрелись по своим местам – пора было ложиться спать.

…В кабинете Сименко празднично накрыт длинный стол, вокруг которого множество стульев, но сидят за столом только Юнус с Региной и Бронислава Витальевна. На Регине подвенечное платье, а на Юнусе какой-то нескладный черный костюм и черный же галстук на резиночке, подобный тем, какие носят ученики начальных классов, не умеющие вязать настоящие галстучные узлы, или военнослужащие, которым это уметь не обязательно. Крепление резинки на галстуке Юнуса, очевидно, сломалось, и он пытался одной рукой удержать галстук на шее, а второй обнимал Регину. Брониславе Витальевне было весело, и она заливисто смеялась. На столе стояли бутылки с вином и кальян, который Эдуард Борисович уже однажды приносил в свой кабинет.

Верещагин в своем когда-то белом и модном итальянском костюме подносил закуски. Правда, костюм после пребывания на плантации превратился почти в лохмотья, но Регина не обращала на это никакого внимания. Она и Верещагина старалась не замечать, поворачиваясь к нему спиной. Алексей подходил к открытой двери, ведущей в приемную, где возле казана стояла Старая сова. Секретарша черпала из казана рис и накладывала его в грязные миски. Верещагин брал эти миски, относил в кабинет и расставлял на свадебном столе. Мисок там и так уже стало много, и непонятно было, зачем надо ставить следующие, когда за столом всего трое человек, которые вряд ли будут есть подобную пищу.

– Официант! – крикнула Бронислава Витальевна. – Нельзя ли побыстрее? У нас контракт стынет.