Путешествие по ту сторону

Пробежала лохматая черно-белая азиатская овчарка с купированным хвостом. Верещагин протянул руку, чтобы погладить ее, и увидел, что его кожа покрыта толстым слоем грязи и пыли. Собака лизнула ладонь и снова убежала в тень. Алексей еще раз обернулся на сарай – из барачного мрака выходили изможденные мужчины и женщины. Они двигались, как тени, как люди, которых не только не должно быть, а как те, кого уже нет, – как зомби, коих не бывает в действительности. Ему вдруг стало страшно. Невероятно страшно от того, что пришло понимание: теперь это единственный мир, где он вынужден будет существовать до конца своих дней – не будет ни родного города, ни комфортной квартиры, ни родителей, ни жены, не будет никого, кого он любил и кто любил его. Теперь он, Лешка Верещагин, такая же тень, одна из тех, что сейчас проходят мимо него, мимо ускользающего куда-то времени, проходят молча и скорбно, чтобы растаять в сумраке равнодушного чужого измерения…

Алексей вздрогнул в ужасе, проснулся и увидел вечер за окном. Не сразу сообразил, где находится, попытался вытащить из-под головы Регины затекшую руку. Это удалось с трудом. Он поднялся и ощутил холодное дыхание кондиционера на своей спине. Наклонился, хотел поцеловать обнаженную грудь Регины… но замер. А потом просто прикрыл ее тело мягкой шкурой леопарда.

Спустившись на первый этаж, Верещагин пересек холл с потолком-небом, пошагал на террасу, потом по ступеням сошел на землю и направился без всякой цели по дорожке, выложенной звездчатой брусчаткой и окруженной пальмами. Горели фонари, пахло жареным мясом, где-то крикнул павлин, а женский голос шепнул в темноте: «Через полчаса заканчиваем накрывать». Алексей обогнул дом и увидел ровную гладь бассейна с изумрудной водой, подсвеченной снизу. Бассейн был неправильной формы, с островком посередине. На островке росли две пальмы и несколько кустов роз, усыпанных крупными белыми цветами. Там же был накрыт стол – у стола не было ножек, столешница стояла прямо на земле, а вокруг нее расстилались ковры с накиданными сверху подушками. На островок вел узкий выгнутый мостик, и по нему грациозно скользила тоненькая девушка с подносом, на котором горой были навалены гроздья крупного винограда.

Ужинали втроем: хозяин дома, Алексей и Регина – Али срочно убыл по делам Бачиева. Сидели на островке посреди бассейна, а на берегу музыканты бренчали на национальных инструментах, и четыре босые девушки танцевали под это бренчание нескончаемый танец. Девушки были в полупрозрачных шароварах и коротеньких блузках, открывающих талию и верхнюю часть бедер. Лица у всех были прикрыты коротенькой, похожей на вуальку, паранджой. Среди них была и та, на которую обратил внимание Верещагин, когда она несла блюдо с виноградом.

– Я рад, что вы приехали, – в очередной раз повторил Бачиев. – Мне как раз вчера сообщили, что мои квоты на экспорт могут быть увеличены. Я контролирую почти десятую часть производства хлопка в стране и рассчитываю на такой же объем экспорта. До сих пор Европа не была готова к подобному товарообороту. В прошлом году мы поставили больше, чем они могли принять, но меньше, чем хотели отправить сами. Теперь ситуация изменилась. Наши партнеры в Европе получили хорошую прибыль, а потому предложили мне поставить столько, сколько у меня получится. По этому вопросу я должен быть в Ташкенте. Пустым обещаниям у нас никто не верит, а все знают, что я всегда был человеком слова: не обещал, но делал. Однако сейчас речь идет об очень больших суммах. Если что-то случится со мной, то спросить будет не с кого… Потому я повезу с собой не слова, а то, чего от меня ждут.

– Деньги? – спросила Регина.

Бачиев усмехнулся.

– Прекрасные женщины не должны знать таких слов. Когда женщина вспоминает о деньгах, она теряет обаяние. Все на земле имеет свою цену. Бесценно только то, что не выставляется на продажу. Нельзя, например, купить друга.

Бачиев обернулся и посмотрел на танцующих девушек.

– Купить друга нельзя, но продают друзей часто, – заметил Верещагин.

Маджид Нариманович кивнул и перешел на узбекский:

– Я не веду деловых бесед при женщинах, а поговорить надо.

– Моя жена не понимает узбекский.

– И все же. Можно остаться наедине или подождать ночи.

Верещагин догадался: если Бачиев так настаивает, то разговор действительно важен для него. Скорее всего, Маджид Нариманович собирается выехать еще до рассвета.

Алексей повернулся к Регине и попросил:

– Ты не могла бы нас оставить на час?

Он увидел, как изменилось выражение лица жены, и понял – так просто та не уйдет. Повторять свою просьбу при Бачиеве дважды не хотелось, поэтому Верещагин не стал дожидаться ее возражений и продолжил негромко:

– Но если ты хочешь остаться здесь и слушать музыку, то тогда уйдем мы. – Подхватив гроздь винограда, Регина поднялась.

– Я видела здесь маленький кинозал, – сказала она, – пожалуй, пойду туда.

– Скажите кому-нибудь о своих пожеланиях, и вам поставят любой фильм, – кивнул Бачиев.

Регина двинулась к мостику. Маджид Нариманович, глядя ей вслед, произнес: