Путешествие по ту сторону

– Я был начальником таможенного поста. Юнус обратился ко мне с просьбой не досматривать некоторые фуры с сельхозпродукцией, а я взял да и доложил об этом начальству. Через два дня мой автомобиль остановила дорожная полиция, меня попросили пересесть в их машину… И вот я здесь.

– То, что тут собирают, Юнус возит через Казахстан в Россию?

– А куда ж еще? – усмехнулся Сергей Николаевич. – Только это мелочь по сравнению с тем, что и сколько он отправляет туда. Ведь у него своя тропа в Термезе. И даже не одна.

– Где? – не понял Алексей.

– На границе с Афганистаном, откуда почти в открытую поступает героин. Там горы, и пограничная служба ничего сделать не может. Или не хочет. Горных троп множество, и знают о них только местные. Товар сдается перекупщикам, а те транзитом гонят через Узбекистан и Казахстан в Россию. Бачиев в Термезе основной покупатель, как я думаю. Наша охрана, кстати, из тех краев. А Матрос, как мне кажется, служил когда-то в погранвойсках, но, видимо, спалился на чем-то. Он наркоман, как и остальные, кто нас охраняет, но в отличие от других Матрос знаком с Юнусом уже давно. По крайней мере, на моей памяти Бачиев приезжал сюда однажды и долго с Матросом о чем-то беседовал. Они даже смеялись. А что может быть общего у крупного наркодельца с мелкой сошкой, которую сам и сослал сюда? Матрос не жалуется, ждет и надеется, что пригодится еще Юнусу. А может, тот что-то пообещал ему. Скорее всего, его ссылка сюда – наказание временное.

В бараке жили все вместе: женщины в одном углу, мужчины в другом. В первые три ночи, когда Верещагину было совсем плохо, Лариса находилась рядом, но потом ушла. Каждое утро ее гоняли вместе со всеми на плантацию, возвращалась она донельзя усталая и до отбоя беседовала с Алексеем и Сергеем Николаевичем. Разговаривать приходилось шепотом, не высказываясь по адресу охраны или Бачиева. К тому же не обсуждалось ничего, что касалось работы и условий проживания, – желающих донести было немало. Как сказал Сергей Николаевич, рабская психология присуща слабым людям. Некоторые специально подсаживаются к беседующим поближе, чтобы услышать что-то и донести, рассчитывая на поблажки.

Доносили многие, но все равно жили все одинаково, разве что две девчонки были на особом положении: они и работали меньше, и еды им доставалось больше, почти всегда из домика охраны возвращались пьяными. Впрочем, Сергей Николаевич объяснил, что им скоро будет даже тяжелее, чем остальным – когда появятся новые девчонки, или когда они сами перестанут походить на женщин. Но охранникам-узбекам, судя по всему, было все равно, кого тащить в свое жилище, и девчонки их пока устраивали.

– Здесь два десятка мужчин, – шепнул однажды Верещагин, – а охранников всего четверо. Почему не напасть на них всем одновременно и не покончить с рабством?

– Как только ты заикнешься об этом – сразу донесут. Многие из наших «сокамерников» уже не верят, что отсюда можно уйти. Предположим, удастся скрутить или убить охрану, дождаться машины с водой и уехать. Но, во-первых, завладеть оружием не так-то просто, кто-нибудь обязательно погибнет, а никто умирать не хочет, лучше быть живым и униженным, чем отважным и мертвым. И потом, здесь ведь собаки. Пока ты ходишь в едином ритме со всеми, овчарки спокойны, но одно резкое движение в сторону – отреагируют мгновенно. Те трое, что пытались сбежать ночью, не далеко ушли, и двухсот шагов не сделали. Утром всех гоняли посмотреть, что от смельчаков осталось. Мы же потом тела и закапывали. Псы, познавшие вкус человеческой крови, навсегда остаются убийцами.

– Значит, надежд никаких?

Сергей Николаевич покачал головой.

– У нас только одна надежда – пережить лето. Осенью и зимой здесь бывают дожди. В трехстах метрах русло высохшей реки, к нему подходит множество мелких ручьев и ручейков. Когда начинаются ливни, все русла наполняются водой, река становится бурной, кажется, будто вода в ней не иссякнет никогда. Но дожди заканчиваются через неделю или через две, на месте, где была река, остается месиво глины, а потом ровная высохшая поверхность, изрытая трещинами и трещинками.

– Куда течет эта река?

Сергей Николаевич пожал плечами.

– Этого никто здесь не знает. Куда-то на север, в Казахстан. Хотя, скорее всего, она никуда не течет – заканчивается где-нибудь у холмов огромным глиняным месивом. Но если эта река впадает в более крупную, в Жанадарью, например, то по ней можно уйти далеко. Плохо только, что и Жанадарья тоже никуда не впадает – просто высыхает посреди Кызылкума…

Все ходили на работу, а Верещагин, который едва смог передвигаться, был приставлен к казану. В его задачу входило собирать мусор, щепки, ветки саксаула, корни, а потом разводить костер, поддерживать огонь, кипятить воду и готовить еду из того, что выдавал Матрос. В казан летело все, в том числе консервные банки с остатками тушенки, которую не выскребли охранники, и куски затвердевшей, заплесневелой бараньей колбасы, которая неизвестно где и сколько хранилась.