Путешествие шлюпок с «Глен Карриг»

Вскоре группа странных деревьев осталась позади, но берега протоки по-прежнему оставались столь низкими, что, встав на банку, [65]я без труда сумел рассмотреть прилегающий ландшафт. Повсюду, насколько хватал глаз, расстилалась все та же унылая, плоская местность, прорезанная во всех направлениях бесчисленными ручьями, протоками и озерцами, некоторые из которых казались мне довольно большими. Как я уже упоминал, край, куда мы попали, был болотистым, низменным, словно мы находились на обширной грязевой равнине, самый вид которой навевал уныние и безотчетный страх. Возможно, впрочем, что в трепет повергла меня глубочайшая тишина, царившая над этой пустынной страной, ибо нигде я не видел признаков присутствия птиц или животных; здесь не было даже никакой растительности, за исключением низкорослых деревьев, небольшие рощицы которых росли то там то сям по всей равнине.

Пожалуй, именно тишина действовала на нас сильнее всего, ибо, насколько я помнил, никогда еще мне не приходилось бывать в краю, погруженном в столь глубокое и полное молчание. Ни малейшее движение не оживляло неподвижную равнину; в небе не видно было ни птиц, ни насекомых, и до слуха моего не доносились ни крики чаек, ни кваканье лягушек, ни плеск рыбы под берегом. Казалось, мы попали в какое-то сказочное царство тишины, которое иначе можно было бы назвать Страной Одиночества.

Вот уже три часа мы без перерыва работали веслами, и никому из нас даже думать не хотелось о том, что придется вернуться в море, однако до сих пор нам так и не попалось ни одного местечка, где можно было бы высадиться, поскольку слева и справа от нас по-прежнему тянулись полосы черно-серого ила, а за ними простиралась такая же неприютная, грязная и сырая равнина. Вот почему мы готовы были грести дальше в надежде, что рано или поздно нам встретится твердая земля.

Ближе к вечеру мы все же остановились и, не покидая шлюпок, кое-как поужинали тем, что осталось от наших скудных запасов; пока мы ели, солнце опустилось совсем низко над болотистой пустошью, и я ненадолго отвлекся от мрачных мыслей, наблюдая длинные причудливые тени, протянувшиеся к нам по воде от деревьев, ибо мы остановились прямо напротив небольшой их группы. Помнится, именно в этот момент я с особой силой почувствовал, как молчалива и грустна была окружавшая нас равнина; при этом я уверен, что вовсе не моя впечатлительная натура сыграла со мной злую шутку, ибо к этому времени я уже обратил внимание, что тишина начинает действовать и на моих товарищей в обеих шлюпках; во всяком случае, все они старались говорить только вполголоса, словно опасаясь нарушить подступавшее со всех сторон безмолвие.

Но когда я начал испытывать по-настоящему глубокий страх перед наводящим тоску безлюдьем вечерних равнин, до слуха нашего донесся звук, свидетельствовавший, что этот край не был так безжизнен, как казалось. Я услышал его первым; откуда-то издалека, из самой глубины этой Страны Одиночества, донеслось вдруг протяжное, прерывистое стенание, похожее на заунывный вой ветра в дремучем лесу. Но ведь ветра-то никакого не было! В следующее мгновение странный звук замер в отдалении, и наступившая затем тишина показалась нам еще более глубокой и зловещей. Оглянувшись на товарищей в обеих лодках, я увидел, что многие из них замерли в позе напряженного внимания. На протяжении целой минуты никто не шевелился и не произносил ни слова, потом один из матросов отрывисто рассмеялся, что было вызвано, разумеется, лишь овладевшим им испугом.

Боцман тотчас шикнул на него, и в тот же миг снова раздался прежний тоскливый и жалобный вой. В какую-то секунду нам показалось, что он раздается далеко справа от нас, но уже в следующее мгновение звук повторился где-то впереди, выше по течению ручья. Услышав его, я снова вскочил на банку, намереваясь оглядеть окружавшую нас равнину, однако берега здесь были выше, и мне это не удалось; впрочем, обозреть окрестности мне бы все равно помешала темневшая по берегам растительность.

Спустя какое-то время прерывистые рыдания смолкли, и снова наступила глубокая тишина. Пока мы напряженно прислушивались, не раздастся ли вдали еще какой-нибудь звук, наш юнга по имени Джордж, сидевший рядом со мной, тронул меня за рукав и негромко спросил, не знаю ли я, что мог предвещать этот странный вой. В ответ я лишь покачал головой и ответил, что мне известно не больше, чем ему; впрочем, желая успокоить юношу, я сказал, что это, возможно, ветер. Услышав мои слова, Джордж в свой черед покачал головой, ибо стоял полный штиль, и всем было очевидно, что никакой ветер не мог производить эти странные звуки.