Путешествие в Икстлан

Он подвел меня к двум вертикальным, параллельно стоящим, размером с человека заостренным каменным выступам. Расстояние между ними составляло примерно полтора метра. Дон Хуан остановился метрах в девяти от них, лицом к востоку. Он показал, где должен был стоять я. Потом он велел мне смотреть на параллельные друг другу тени этих скал. Он сказал, что мне следует свести глаза. Так же, как я это делал, когда сканировал землю, выбирая место для отдыха. Но, в отличие от несфокусированного взгляда при созерцании земли в случае поиска места, сейчас нужно было сохранить максимальную четкость изображения. Задача заключалась в том, чтобы, сводя глаза, дать одной тени наложиться на другую. Дон Хуан объяснил, что с помощью этого можно уловить особое, исходящее от теней чувство. Я сказал, что объяснения его весьма туманны, но он заявил, что описать то, что он имеет в виду, действительно невозможно.

Я попытался выполнить упражнение. Тщетно. Я не отступал. В конце концов разболелась голова. Но дона Хуана моя неудача ни в малейшей степени не обескуражила. Он взобрался на куполообразную скалу и крикнул, чтобы я поискал два небольших продолговатых камня. Руками он показал мне, какой они должны быть величины.

Я нашел два подходящих камня и отнес их ему. Дон Хуан воткнул их в трещину на расстоянии тридцати сантиметров друг от друга. Меня он поставил над ними, лицом к западу, и велел мне повторить упражнение с тенями этих камней.

На этот раз все было иначе. Почти сразу же мне удалось свести глаза и воспринять эти две отдельные тени так, как если бы они слились в одну. Я отметил, что смотрение без сведения изображений придавало сформированной тени невероятную глубину и своего рода прозрачность. Я ошеломленно пристально смотрел на нее. Каждая выемка в той области, где были сфокусированы мои глаза, была ясно различимой, а составная тень, наложенная на это, была подобна неописуемо прозрачной пленке.

Моргать не хотелось. Я боялся потерять изображение, фиксация которого, как я чувствовал, была такой непрочной. Но в конце концов жжение в глазах сделалось невыносимым, и я моргнул. Однако изображение никуда не делось. Более того, оно даже стало более четким, видимо, вследствие смачивания роговицы. Я обнаружил, что как бы смотрю с неизмеримой высоты на совершенно новый, доселе невиданный мир. Я также заметил, что могу просматривать окрестности тени, не теряя фокусировки визуального восприятия. Затем, на мгновение, я утратил ощущение, что смотрю на поверхность камня. Я спустился в странный бесконечный мир, простиравшийся за все мыслимые и немыслимые пределы. Но это необычайное восприятие продолжалось лишь миг, а потом все вдруг разом выключилось. Я поднял глаза. Дон Хуан стоял прямо передо мной, заслонив спиной солнечный свет, падавший на камни.

Я описал ему свое необычное ощущение. Он объяснил, что вынужден был все это прервать, поскольку увидел, что я уже почти затерялся там. Дон Хуан сказал, что тенденция потворствовать себе вполне естественна для нас, когда речь идет об ощущениях такого рода, и что, потакая себе, я почти превратил «неделание» в старое знакомое «делание». Еще он сказал, что мне нужно было поддерживать изображение, не поддаваясь ему, потому что привычка поддаваться — это путь делания.

Я пожаловался на то, что не был готов. Дону Хуану следовало предварительно объяснить мне, чего можно ожидать и как действовать. Но он ответил, что не мог заранее знать, удастся мне слить тени воедино или нет.

Я вынужден был признаться, что теперь «неделание» стало для меня еще более загадочным, чем прежде. Дон Хуан сказал, что я и так должен быть вполне удовлетворен. Мне с первого раза удалось очень многое выполнить правильно. Уменьшая мир, я увеличил его и, несмотря на то, что до ощущения линий мира мне было еще далеко, я правильно использовал тень от камней в качестве двери в «неделание».

Утверждение о том, что «уменьшая мир, я увеличил его», бесконечно меня заинтересовало. Детали пористой поверхности камня, на небольшом участке которого был сфокусирован мой взгляд, воспринимались настолько живо и вырисовывались с такой точностью, что поверхность куполообразной скалы превратилась для меня в бескрайний мир. И в то же время это было уменьшенное изображение камня. Когда дон Хуан заслонил свет и я обнаружил, что смотрю самым обычным образом, мельчайшие подробности изображения стали неясными, крохотные отверстия в пористой поверхности камня увеличились, коричневый цвет застывшей лавы сделался матовым, и все утратило сияющую прозрачность, превращавшую камень в реальный мир.

Дон Хуан взял оба камня и аккуратно опустил их в глубокую трещину, а потом сел, скрестив ноги, на том месте, где стояли камни, лицом к западу. Он похлопал ладонью по камню слева от себя и предложил мне сесть.

Мы долго сидели молча. Затем так же молча поели. И только после захода солнца дон Хуан неожиданно спросил, как у меня обстоят дела со «сновидением».

Я ответил, что раньше все шло хорошо и просто, но что к этому моменту я перестал находить во сне свои руки.