20-го числа по "черному городу" поползли слухи, правда смешивалась с вымыслом. Говорили, что губернатор Морс сошел с ума от пушечных выстрелов, но индийские купцы нашли новое войско, и теперь город охраняют индийцы; некоторые утверждали, что наваб с войском идет на Пондишери. 21 сентября Дюплекс получил письмо о прибытии в Маэ новой французской эскадры. Настроение его несколько улучшилось. 22 сентября в резиденцию генерал-губернатора прибыл курьер и вручил депешу о том, что Мадрас пал.
Дюплекс приказал дать залп из пушек. Грянул торжественный салют, зазвонили колокола, площадь перед дворцом губернатора быстро заполнялась "лучшими" людьми Пондишери. Дюплекс с балкона произнес здравицу в честь адмирала, объявил о взятии Мадраса, затем о ночной иллюминации в городе. На радостях были выпущены из тюрем должники и мелкие преступники.
Из "белого города" возбуждение перекинулось в "черный". Как пишет Ананда, на улицах и перекрестках собирались бедняки и нищие, проклинали богатых торговцев, взвинтивших во время войны цены на необходимые продукты. С большим трудом удалось утихомирить толпу. Купцов заставили даже несколько дней распределять сахар бесплатно. В свою очередь, делегации купцов и брахманов просили начать строительство индуистского храма. Губернатор казался человеком веротерпимым: пусть жители выражают свою радость, славя своего бога, говорил он, но мадам Дюплекс, ревностная католичка, возмущалась решением своего мужа.
23 сентября в городе продолжались празднества. 24 сентября генерал-губернатор стал испытывать легкую тревогу: подробные сведения не поступали. Дюплекс написал Лабурдонне большое письмо, в котором были следующие слова: "Что же касается Мадраса, то я не могу все решать сам, я могу действовать от имени высшего Совета Пондишери. Вы должны обращаться за указаниями к нему".
Адмиралу, как и всем в Индии, было известно, насколько ничтожна власть Совета, который только подтверждал волю генерал-губернатора. Слова письма давали Лабурдонне понять, что его власть в Мадрасе кончилась и он должен передать свои полномочия гражданской администрации и продолжать военные действия.
25 сентября Дюплекс получил из Мадраса письмо от своего офицера связи. Он умолял Дюплекса лично прибыть в Мадрас, ибо Лабурдонне "сорвался с цепи". 26 сентября в Пондишери прибыл Паради с еще более неутешительными вестями, а 27-го пришло письмо от Лабурдонне, в котором последний язвительно писал следующее: "Что же касается Вас, то я не имею предписания подчиняться Вам, я могу принять Ваши слова как просьбу, но не как приказание... Судьба Мадраса уже решена, город будет возвращен англичанам за выкуп". Адмирал указывал, что, возможно, останется там до зимы.
Губернатор и Совет Пондишери были ошеломлены подобным самоуправством. Восемь часов продолжалось заседание во дворце Пондишери. Мелкие чиновники и офицеры гарнизона, видимо, по приказу губернатора, устраивали на улице шествия, выкрикивая угрозы по адресу "корсара". Из Пондишери в Мадрас мчались курьеры с требованием прекратить произвол. С каждым часом волнение Дюплекса росло.
Но Лабурдонне еще более демонстративно подчеркивал свою независимость. Вызвав к себе 26 сентября губернатора Морса, адмирал предъявил для подписания текст договора. Англичанин не смог скрыть своей радости и удивления. Еще бы, его, сдавшегося на милость победителя, по-прежнему считают правовой стороной. По договору Мадрас должен был заплатить 9 миллионов ливров деньгами, а 4,5 миллиона товарами. Но сама процедура выплаты в тексте не оговаривалась. Морс поспешил подписать документ.
Тем временем Дюплекс разработал подробный проект ликвидации Мадраса: город должен быть уничтожен, земля передана аркатскому навабу, все купцы и ремесленники перевезены в Пондишери, который будет единственным большим городом на восточном побережье.
Когда Лабурдонне ознакомился с этим проектом, он ответил новым издевательским посланием: "Ваше письмо полно замечательных советов, за которые я благодарю Вас, они мне доставили настоящее удовольствие... и хотя я не всегда разделяю Ваше мнение, я всегда с большим трудом противостою Вашим взглядам". После этого "лирического отступления" адмирал в сухом, деловом тоне отмел все проекты губернатора и отказался выполнять какие-либо его военные поручения.