Путешествие в историю. Французы в Индии

Ему необходимы рекомендательные письма, которые позволили бы заручиться доверием английских властей. Добрых три четверти года Виктор собирал эти письма. Среди них особо ценными были письмо Александра Гумбольдта, который заинтересовался его путешествиями, и рекомендации директоров английской Ост-Индской компании. Последние получить оказалось весьма трудно. Граф де Траси, Лафайет и другие покровители натуралиста добились для него почти невозможного. Мериме рассказывает об этом событии так: «В Лондон он (Жакмон. — А, К.) явился вооруженный рекомендациями от министра иностранных дел, от профессоров руководителей Ботанического сада, от виднейших членов Академии наук. Ему тотчас выдали все необходимые пропускные свидетельства и письма к местным властям и вдобавок устроили в его честь несколько банкетов. Когда он уже уехал в Париж, один из директоров Компании обратился к мистеру Саттону Шарпу, английскому юристу и большому другу Виктора Жакмона: „Можете дать мне слово джентльмена, — сказал он, — что Ваш друг не является шпионом французского правительства?“ — „Конечно, — воскликнул Шарп. — Но почему этот вопрос?“ — „А к тому, что если это так, то я вручу Вам рекомендательное письмо для него“. — „Да ведь Вы уже дали ему добрый десяток писем к представителям Компании“. — „Ну да, таких писем, какие обычно дают. А теперь он получит такое письмо, каких не дают“».

10 августа 1828 года, простившись с отцом, братом и друзьями, путешественник выехал в Брест, где его ждал корабль, направлявшийся в Пондишери.

Больше Жакмон не увидел Парижа. Но уже после его смерти еще в течение года продолжали поступать его письма. Отец и брат сумели собрать все, что имелось и у друзей, и в 1834 году опубликовали их (до сих пор эти письма переиздаются, последнее издание вышло в 1970 году).

«Путевой дневник» Жакмона, опубликованный в 1841–1844 годах, переиздавался лишь однажды небольшими фрагментами. Это не случайно, ибо основное содержание дневника — подробное описание геологических и ботанических наблюдений автора, интересующее главным образом историков науки.

Письма содержат в основном впечатления об Индии: об английской администрации, о правителе Сикхского государства Ранджит Сингхе, о жизни в Центральной Индии. Остроумие и изящное описание этих впечатлений искупают их фрагментарность. Последний период путешествий Жакмона освещен в письмах скупо, зато в «Дневнике» много заметок, касающихся жизни в Раджпутане, Малве и Декане.

Характерно и еще одно качество писем. Вначале индийский народ и его судьба представляют как бы второстепенный интерес для нашего натуралиста, рационалиста-скептика и либерала, но чем больше знакомится Жакмон с народом Индии, тем глубже понимает всю тяжесть положения миллионов людей, очутившихся под колониальным господством. Некоторые заметки его звучат как обвинительный акт.

В 27 лет Жакмон обладал разносторонними знаниями, а память его хранила множество картин, увиденных во время путешествий по Европе, Северной и Центральной Америке. «Представление и память, — писал он, — это маленький волшебный фонарь, который нас то омрачает, то веселит — все зависит от сочетания видимых вещей с воспоминаниями». Широкая эрудиция автора, легкость и изящество изложения, юмор, переходящий в беспощадную сатиру, порой окрашенный легкой грустью, — все эти качества свойственны как письмам, так и дневникам французского путешественника. Они являются произведениями большой литературы.

Первые впечатления Жакмона — однообразное пребывание на корабле. Оно было прервано трагикомическим эпизодом — встречей с неизвестным кораблем. Наш путешественник подробно описывает это событие. Увидев в темноте силуэт неизвестного корабля, французский капитан приказал немедленно объявить тревогу и преследовать его. Палуба быстро наполнилась вооруженными чем попало матросами. Затем раздался артиллерийский залп, «нечто среднее между приветствием и предупреждением». Английское торговое судно, напуганное столь агрессивным поведением французского капитана, сдалось на милость победителя. «Наш капитан хотел поговорить по-английски, но это оказалось с его стороны странной претензией. Среди десяти офицеров французского корабля не оказалось ни одного, способного произнести какую-либо фразу. Таким образом, мне принадлежала честь сказать этим дрожащим от страха беднякам, что, если их судно будет курсировать неподалеку от нашего корабля, он откроет огонь. Я должен был придать своему языку переводчика умеренность, чтобы избежать ругательств, которые с такой горячностью повторял наш капитан».