Путешествие в страну миражей

Мы свернули вправо и еще от поворота увидели чудо-чинару, по рассказам самую старую во всей Средней Азии. Испросив у сторожа разрешения, я перешагнул через низкую оградку и арычок, по кругу обегавшие чинару, и обошел вокруг нее, стараясь каждый раз касаться ногой жесткой коры. Насчитал двадцать шагов. Ствол конусом поднимался на полутораметровую высоту, и там, как сообщил сторож, его могли охватить только семь человек, взявшись за руки. На высоте четырех-пяти метров чинара разветвлялась на шесть могучих стволов. Седьмой был спилен. Его, как рассказал все тот же словоохотливый сторож, расщепило громом. И будто грохот при этом был такой, что сторож (другой, разумеется, дальний предшественник теперешнего) навсегда оглох от удара.

Какой у дерева возраст? Этого, сколько ни спрашивал, я так и не узнал. И мне пришлось утешаться хитрой мыслью, что надо же оставить и тайну в моих записках. Чтобы читателю, который потом захочет поехать в Туркменистан, было что узнавать самому.

Зато я не откажу себе в удовольствии рассказать легенду о фирюзинской чинаре.

…Будто в неведомые времена жил в этих местах садовод по имени Бахарлы с женой Айджамал, счастливый тем, что у него было семь сыновей. Однажды самый младший из братьев нашел бирюзовый камешек, но звездочет, которому показали находку, сказал, чтобы его немедленно выбросили, иначе у Бахарлы родится дочь и с нею придут несчастья. Родители рассудили, что несчастье то ли будет, то ли нет, а сестренка при семи братьях очень даже кстати.

И родилась у них дочь — писаная красавица. Назвали ее Бирюзой в честь того камешка, подчеркнув этим, что люди они, хоть по-крестьянски и простые, но не больно суеверные. В четырнадцать лет Бирюза стала светить, как полная луна, и на этот свет мотыльками полетели женихи. Родители оказались нетипичными для тех времен и позволили дочке самой выбрать себе мужа. Но это было делом не простым, должно быть, еще и потому, что туркменские девушки вообще не были привычны к такого рода самостоятельности.

Прослышал о красоте Бирюзы чужеземный царь и решил забрать девушку силой. Войско шло к садам Бахарлы с уверенностью победителей. Но братья устроили засаду в ущелье, и «победителям» пришлось бежать. Но царь был упрям, и братья стали изнемогать в неравной борьбе. Тогда Бирюза поднялась на гору и крикнула: «Эй, джигиты-туркмены! Кому дорога честь, приходите сражаться!» В голосе ее было столько боли, что горы не выдержали, отозвались криком, понесли зов по ущельям. От этого, говорят, и родилось горное эхо.

Когда собрались джигиты и прогнали врагов, то увидели всех семерых братьев павшими в жестокой сече. Бирюза не выдержала горя и заколола себя кинжалом. А садовник Бахарлы посадил на могиле восемь чинар, которые, едва выросли, обнялись, как братья, срослись в один несокрушимый ствол…

Мы с шофером долго ходили вокруг чудо-чинары, смотрели в густую крону и говорили о бедах, без конца сваливавшихся на туркмен в прошлом.

— Много их тут ходило, — сказал мой спутник. — Александр Македонский, говорят, был, ханы да шахи всякие, басмачи. Советская власть прекратила эти безобразия…

Обратно мы ехали молча. До самого Геок-Тепе. Это был уже типичный туркменский поселок с серыми дувалами вдоль улиц, с грустными ишаками на перекрестках, с черноглазыми ребятишками в калитках, настолько нетерпеливо любопытными, что хотелось завидовать их неиссякаемому интересу ко всему окружающему. Ходили по улицам бесцветные, незаметные мужчины, а женщины, наоборот, были как букеты в своих ярко-синих, красных, зеленых платьях. Бегали девушки, беззаботно встряхивая длинными косичками, степенно, опустив глаза, ступали замужние женщины.

— Эшек, — спросил я, — скажи, пожалуйста, что означает твое имя?

— Вах, лучше не спрашивай.

— Почему?

Он не сразу ответил. Катилась под колеса иссушенная белая дорога, и белая выгоревшая пустыня разворачивалась за кюветами, все такая же голая, ровная, монотонная.

— Ишак я, осел по-вашему.

— Не может быть!

— Вру, да? — рассердился он. — У нас мальчиков всегда плохо называют. Говорят, когда-то бог забирал себе мальчиков. А зачем ему Эшек или там Гуджюк какой-нибудь, щенок по-вашему, собака маленькая?

— А за девочек чего же не боятся? Я знаю одну семью: семь девочек, и у всех имена красивые.

— Поглядим, как они восьмую назовут.

— А как назовут?

— Могут — Бесдир — «хватит», значит, «надоело» или Дойдук — «насытились».

— Неужели так называют?

— Восемь девчонок — это ж с ума сойти!..

— Эшек, — сказал я, мучаясь от необходимости произносить его имя, — а ведь ты неправду говоришь. Я знаю одного парня с красивым именем — Гундогды.

— Одного, да? Еще и не так назовешь от радости, если единственный сын родился.

— А если единственный умрет? Это ж еще тяжелее.

Шофер фыркнул насмешливо, пожал плечами и ничего не ответил. Но я и так понял, что он хотел сказать: единственного сына родители не отдадут даже по личной расписке самого аллаха. Как видно, ко всем религиям люди относятся одинаково: пока бог помогает, ему молятся, как только он начинает отнимать последнее, с ним перестают считаться…