Путешествие в страну миражей

А я встретился здесь еще и с будущим. Ветер порывами шумел в темных провалах гигантского портала мечети, ветер кидал пригоршни пыли на высокие минареты, стоявшие среди пустыни подобно одиноким фабричным трубам. Прозрачный пузырь жары висел над развалинами, словно стеклянный музейный колпак, освещенный прожекторами. А я вспоминал карту в кабинете начальника управления «Каракумстроя» Базара Ниязовича Аннаниязова, вспоминал его карандаш, скользивший по пунктиру будущего канала прямо сюда к Мешеди-Мисриану. И вспоминал заштрихованный синим кружочек Мадаусского водохранилища, которое разольется в этих мертвых степях, оживит их. Нет в нашей стране мест, где так же благоприятно сочетались бы высокое плодородие земель и теплый, почти субтропический климат. Если сюда придет полноводный капал, трудно даже представить, как расцветет этот край, спавший много веков…

Я уезжал из бывшего города с думой о будущем. И верил, что соседний аул Мадау превратится в крупный населенный пункт с гостиницами для тех, кто будет приезжать на свидание с величественными развалинами, что вокруг на десятки километров раскинутся поля тонковолокнистого хлопка и бахчи, и огромные сады, каких сегодня не знает Туркменистан… Одно только грызло душу: каким в то благословенное время будет Сумбар? Непостоянной рекой, свирепеющей в половодье, пересыхающей в летнюю пору и почти не играющей роли в сегодняшнем водоснабжении или одним из постоянных источников, пополняющих водные ресурсы нового оазиса? В грандиозных планах освоения Мисрианской равнины, основанных на переброске амударьинских вод, об этом ничего не сказано. Это можно понять: когда хлеб режут большими ломтями, о крошках не заботятся. Но я никак не мог отделаться от мысли, что древний Дахистан существовал благодаря одному только Сумбару и жило здесь, как полагают ученые, не меньше ста восьмидесяти тысяч человек, из которых семьдесят тысяч в Мешеди-Мисриане…

Затем дорога привела в Кизыл-Атрек — небольшой поселок среди сухой степи, в котором я увидел нечто вроде эталона, показывающего, каким необыкновенным может стать этот край. Кизыл-Атреков было два — старый и новый, расположенный в семи километрах от первого на более высоком, сухом месте. Причина такого раздвоения — случившееся недавно сильное наводнение. Местная природа выкинула одну из своих парадоксальных шуток, затопив поселок, считающийся едва ли не самым безводным в Туркмении. И люди, мечтавшие о воде как о самой большой драгоценности, начали уходить от воды, переселяться в более надежное место.

Новый поселок, как и полагается всему новому, был больше, чище и гораздо привлекательнее для глаза, уставшего от мертвой неподвижности голых равнин. Но я все же стремился в старый Кизыл-Атрек, потому что именно там находилось самое знаменитое место — маленький оазис, который, собственно, и имеют в виду, когда говорят о сухих субтропиках Средней Азии и где растут и даже плодоносят финиковые пальмы.

Стоило проехать сотни километров через утомительно-монотонные степи и пустыни, чтобы увидеть это чудо. В неглубокой влажной низинке среди густой травы стояли десятки больших и маленьких пальм, тянули к небу жесткие тяжелые листья. Соседние склоны сплошь устилали жирные кактусы, неподалеку росли маслины и миндаль, гранаты, инжир, виноград. А все это место еще недавно называлось станцией субтропических культур. В белых домиках прежде жили научные сотрудники, изучавшие как раз то, о чем теперь все настойчивее говорят во всех инстанциях и что Каракумский канал сделает самым насущным, — возможности орошаемых земель в условиях сухих субтропиков.

Пробираясь сюда, я рассчитывал узнать об этих условиях из первых рук. Увы, не узнал. Недавно станция была ликвидирована. Еще не заросли дорожки между домиками, зимние дожди еще не смыли побелку со стен, но запустение уже глядело из каждого угла, из-под каждого дерева, и белые домики таращились на меня, редкого теперь гостя среди пальм, черными глазницами пустых окон.

— Почему? — спрашивал я у всех, кого встречал.

— Наводнение было, много вреда принесло, — отвечали мне и научные, и административные работники, и простые колхозники. И, не слишком уверенные в своих словах, пожимали плечами.

Но ведь оправились же от наводнения пальмы, по-усохли немного, но растут. И сады не умерли, и даже дома уцелели. А те, от кого зависела судьба станции, не смогли оправиться от страха перед паводками, которые могут случиться в будущем. Было бы понятно, если бы научную станцию переносили на новое место, хотя в этом не видно необходимости: раз выросли высокие пальмы, стало быть, паводки не так уж часты. Но о переносе речи пока никто не ведет. Научные работы прекращены, а большой канал вот-вот подойдет к Казанджику, за которым, повернув на юг, вырвется на просторы этих равнин…