Путешествие в страну миражей

Что может быть устойчивее традиций? Но эти забылись при жизни одного лишь поколения. И три девушки, сидевшие теперь рядом со мной, посторонним для них мужчиной, и неистово болевших за «свою» команду, были отличным подтверждением этого факта.

В перерывах между телевизионными страстями Байрамклыч рассказывал о своей жизни и о городе, при рождении которого он присутствовал.

— Сам я из этих мест, воевал, вернулся в сорок пятом…

— И с наградами?

— Мы освобождали Майданек.

— Ордена, медали?

— Есть «За отвагу». Но мы Майданек освобождали…

Я понял его и больше не перебивал.

— …Приехал в поселок Небит-Даг, а тут о городе разговор. Работал в районо, в сорок шестом вел подготовку первых выборов в горсовет. Потом был заведующим гороно. Помню, всех учителей было сто пять, из них только четверо с высшим образованием, а больше половины не имели и среднего. Еще с неграмотностью приходилось бороться. Это совсем не просто было привезти детей из дальних аулов, особенно девочек. Собирали их, чтобы отправить в интернат, а они, бывало, и разбегались дорогой: должно быть, кто-то запугивал… — он улыбнулся задумчиво. — Вроде бы так недавно это было, и так давно…

Сколько раз в Туркменистане приходилось мне слышать эту фразу насчет «давно — недавно». Мы отмечаем пятидесятилетие республики, первой национальной государственности в истории народа. Но многим началам нет и этого полувека. Туркменская интеллигенция, например, — явление совершенно новое. Она, на мой взгляд, только еще познает себя, только начинает понимать свои способности и возможности.

— Да и весь Небит-Даг вырос на моих глазах, — продолжал Аманклычев. — На что, казалось бы, старые названия консервативны, а и они меняются. Был район Сахалин. Теперь никто его так не назовет. Какой же Сахалин, когда близко? Были пески, привычные для туркмена. А теперь спросите, как относятся к пыльным улицам?.. Можно все изменить: одежду, облик города, даже пейзаж. Но если уж привычки меняются!..

Перед отъездом из Небит-Дага я зашел к секретарю горкома партии — очень доброй и проницательной женщине с необычным для такого серьезного работника именем — Гуля — «Цветок». Это несоответствие узлом завязывало язык, и я называл ее официально — товарищ Айтакова.

— Как наш город, понравился?

Этот вопрос задают старожилы всех городов: от Калининграда до Владивостока, и я со своим опытом путешественника мог бы, даже не зная, о чем речь, удовлетворить любого местного патриота. Но здесь, не пряча глаз, я говорил о достоинствах Небит-Дага. Айтакова терпеливо выслушала восторженные отзывы и тут же нашла изъян в моих знаниях о городе.

— Вы не были во Дворце пионеров. Я вам его покажу.

Мы сели в машину и уже через пять минут были на окраине, где на фоне дикой горы вырисовывался аккуратный трехэтажный дом со стеклянными стенами и огромными мозаичными панно до самой крыши. Этот «дом детей», по словам Айтаковой, был лучшим не только в Туркменистане, но вроде бы даже во всей Средней Азии. Имелось в нем все, что должно быть в лучших дворцах пионеров: залы, студии, корты, спортивные площадки…

А за огромными окнами зеленели улицы и поднималась, закрывая половину неба, изрезанная тенями стена Большого Балхана — бесстрастного стража этих мест, знавшего и жестокие пыльные бури, и нестерпимый зной пустыни, но никогда прежде не видавшего оазиса у своего подножия. Я смотрел на этот оголенный солнцем и ветрами горный кряж, на большой город, раскинувшийся по равнине, и вспоминал пророческие слова академика Губкина, побывавшего здесь сорок лет назад. «Пустыни Туркмении, — говорил он, — напоминают ландшафт Калифорнии, где руками человека создано много крупных городов, богатый нефтяной район. Но если капиталисты завоевали Калифорнию, район Лос-Анжелеса, отбили их у пустыни, то мы… в условиях советского социалистического строительства, мы создадим индустриальную быль, подобную сказке…»

— Не только нефтяников надо благодарить, но и гидрогеологов, — сказала Айтакова. — Трудно пришлось бы городу, если бы не воды Ясхана.

Она начала рассказывать, на каком жестком водном пайке сидел прежде Небит-Даг и как было найдено в пустыне целое подземное море. Я слушал не перебивая. Очень интересно было сопоставить ее слова с тем, что знал я сам, потому что история открытия «живой воды» Ясханской линзы была известна мне, что называется, из первых рук…

Глава XI

Быль о живой воде

Борьбой и болью полнится от века

Любая быль…

Мирмухсин

Испытание жизнью

Что-то ткнулось в ногу под столом. Надя нагнулась и обмерла: разинув пасть, на нее смотрело чудовище с чешуйчатой кожей и жестким сильным хвостом. Надо было завизжать, залезть в ужасе на стол, но она не пошевелилась, так и сидела, боясь отвернуться от красной зубастой пасти.

— Фокус не удался, — разочарованно сказал кто-то из геологов, отодвигая ногой чучело варана. — Скажи хоть, что испугалась, потешь ребят.

Она смотрела на него не узнавая, внешне никак не изменившаяся, спокойная.

— Шевченко — к начальнику! — послышалось из-за перегородки.