Путешествие в Ур Халдейский

Этот часовой патент вспомнился старому вероотступнику, доктору Исраэлю Шошану, за три-четыре дня до того, как отлетела его душа, когда он рассказывал мне, заходясь в кашле и отплевываясь остатками единственного легкого, о Генриетте ван Аккерн из городка Амерсфоорта, и о Гавриэле Луриа, представшем перед ним в облачении французского грузчика в городке Нуайоне, и о других происшествиях, случившихся с ним за границей. В последний раз он побывал за границей два года назад, когда ездил в Амстердам для операции на легких. Тамошние хирурги (одни из величайших в мире, к которым он был отправлен на деньги кальвинистской церкви) удалили из его тела пораженное легкое. Хотя он прекрасно знал, что это рак легких, доктор Шошан ни разу не произнес вслух слово «рак», словно оно было запрещено в речи, как полное имя Божье[33]

. Однажды, прогуливаясь в свое удовольствие по улицам Амстердама, после того как был прооперирован, окреп и почувствовал себя хорошо, как в былые дни, он надумал отправиться навестить Генриетту, которую не видал уже долгие годы. Он повернул в сторону железнодорожного вокзала, чтобы проверить, когда отправляются поезда на Амерсфоорт, и одновременно с мыслью о том, что лучше бы позвонить ей, прежде чем «свалиться на нее внезапно, как снег на голову», он вспомнил, что ему следует купить подарок своей жене Пауле.

— Куплю сначала что-нибудь Пауле, — сказал он себе и вошел в ювелирный магазин.

То был великолепный магазин, из крупнейших в центре города. Одна из продавщиц, молодая барышня, обернулась к нему с улыбкой — и он застыл на месте. В жемчужное ожерелье на ее шее были вставлены оранжевые квадратные часики, под стать цвету ее платья. Старый пастор обвел взглядом остальных продавщиц, и вот — на каждой из них разноцветные часы-украшения.

Уже десятки лет как Длинный Хаим исчез из его мыслей, и не только из мыслей, но и из снов пропал, как не бывало, и вдруг, среди бела дня и в ясном уме, старый ренегат, доктор Исраэль Шошан, оказался посреди грез позабытого Длинного Хаима. Сон наяву, снившийся Длинному Хаиму на пустой желудок в доме его друга, бедного плотника, в переулке, отходящем от улицы Пророков в Иерусалиме, стал реальностью по прошествии сорока пяти лет в Амстердаме, Париже и Лондоне, и слезы жалости к изобретателю патентов, умершему в презрении и нищете, выступили на глазах постаревшего и очерствевшего вероотступника, не пролившего над собою ни слезинки, даже когда выяснилось, что раковая опухоль распространилась и на единственное оставшееся после операции легкое. Молодая продавщица, показывавшая ему один за другим образцы часов-украшений, предположила, что он трет глаза из-за дыма сигареты, которую она держала в руке, и поспешила потушить ее в часах-пепельнице и извиниться за причиненную ему неприятность. Захотев рассказать ей об изобретателе патентов, он осознал, что не только в память о Длинном Хаиме льет он слезы, но и в память о том юноше, которым сам был когда-то, полвека назад, и к которому я сейчас возвращаюсь в тот момент его жизни, когда он слегка задерживается у входа в кафе «Гат» по пути в кафе «Кувшин», и тут Гордон, начальник полицейского участка Махане Иегуда, зовет его зайти и посмотреть на карточки, которые он снял в окрестностях Тель-Иерихо.