Путешествие в Ур Халдейский

— Толстый Песах страшно жалеет, что ты пришел именно тогда, когда я здесь сижу, — сказала Яэли в тот момент, когда хозяин поспешил на кухню, чтобы приготовить чашку какао вернувшемуся с повинной из кафе «Гат».

Срулик любил какао, а кроме того, когда бывал голоден и у него не было денег и на еду и на питье, он обнаружил, что чашка какао — это та выпивка, которая утоляет голод, и та еда, которая успокаивает жажду.

— Иначе он мог бы рассказать тебе историю жены Потифара.

Они оба рассмеялись, и Срулик почему-то подумал про себя: «Сейчас или никогда» — и обратился к ней с тем самым мучившим его вопросом:

— Скажи-ка мне, Яэли, отчего это ты, в самом деле, не стала спать с Луидором Молчальником?

Брови Яэли сдвинулись, словно от внезапно проснувшегося болезненного воспоминания, и взгляд ее сияющих глаз унесся куда-то далеко в молчаливом видении. Потом она сказала:

— Было одно мгновение, когда я сказала себе, что я должна отдаться ему, что это будет самым лучшим моим поступком, но на это я не была способна, и ты видишь, что все, слава Богу, прошло благополучно. Я просто не могу спать с человеком, которого не люблю. Я не выношу даже прикосновения мужчины, который не вызывает во мне отклика, и поэтому я не люблю танцевальных вечеринок. Я знаю, что это звучит слегка как банальная романтика, и, возможно, это мелкобуржуазный предрассудок, но так уж это со мной. И в сущности, за что это я должна извиняться? Он ведь вмиг все это преодолел.

— А мое прикосновение ты выносишь? — спросил Срулик в тот момент, когда Толстый Песах принес чашку ароматного дымящегося какао.

— Негодяй ты этакий! — воскликнула Яэли. — Что это ты вдруг явился вымогать у меня признания? Ты ведь знаешь, что нравишься мне с первой минуты нашего знакомства.

И она наклонилась к нему и наградила его поцелуем в щеку на глазах у Толстого Песаха, расплывшегося в блаженной улыбке, показав все свои короткие зубы, и вовсе не спешившего вернуться на свое место за стойкой, пока Яэли не сказала ему:

— На сегодня все. Больше смотреть не на что.

«Может быть, поехать в Ур Халдейский с Яэли, а не с Оритой?» — подумал про себя Срулик и разом подавил легкий соблазн открыть ей всю правду относительно состояния Луидора Молчальника. Несмотря на тот единственный миг, когда она смогла разглядеть происходившее в его душе и безуспешно попыталась себя ради него изнасиловать, она ведь со всей искренностью считала, что «все прошло благополучно, что Луидор Молчальник вмиг все это преодолел». Хорошо, что она не знает, до чего довела его. Если бы Срулик открыл ей все, что ему известно, то только причинил бы Яэли боль и страдание, не принеся Луидору никакой пользы.

И действительно, чем провинилась и в чем согрешила Яэли, что этот чудаковатый молчальник заразился любовью к ней, все больше погружаясь в безумные грезы? Он ведь всегда был несуразным, странным и замкнутым парнем. Когда Длинный Хаим в последний раз побывал у них в тот вечер, явившись взять ключи от папиной лавки, он рассказывал, что видел Луидора Молчальника, крутившегося в одеянии феллаха на рынке в Рамле. Все странности этого тихони, в сущности, и составляют его натуру. Он родился со всеми своими сумасшедшими склонностями, и если Яэли действительно вызвала в нем нечто, то это было не более чем ускорение и усиление этих склонностей, так или иначе существовавших в его характере от рождения, и если бы он случайно встретил не ее, а кого-нибудь другого, то не Яэли, а та, другая девушка вызвала бы в нем в точности такую же реакцию. К тому же неясно, существует ли связь между любовью Луидора к Яэли и ночью, проведенной в ее комнате, и его снованием в арабской одежде по рынкам Рамле. Многие хорошие парни, никогда не сталкивавшиеся с Яэли, телесно и душевно здоровые, живут среди арабов в разных уголках страны, взять хоть Цемаха Бен-Адона например. Цемах Бен-Адон — по всем статьям мужчина что надо, из тех, за которыми женщины всегда гоняются, уже полтора года странствует с бедуинскими племенами в горах Гилеада и Хорана и теперь выглядит как стопроцентный бедуинский пастух, даже отрастил себе бедуинские косички. Габи Луриа рассказывал, что Бен-Адон начал публиковать рассказы из жизни бедуинов под псевдонимом Сауд-эфенди. Да и само хождение Луидора Молчальника в одежде феллаха вызывает сомнение. В нашем распоряжении есть только свидетельство Длинного Хаима, а Длинный Хаим, вечно погруженный в свои изобретения, может и ошибиться. Не исключено, что он встретил в Рамле арабского феллаха, похожего на Луидора Молчальника, а вполне вероятно, что он вообще видел его только в своем воображении и вся эта история — не что иное, как создание сего изобретателя.

Брат изобретателя возник в дверях в тот момент, когда Яэли сказала, повернувшись к Толстому Песаху:

— На сегодня все. Больше смотреть не на что.