Проснулась я невыспавшаяся, в подавленном настроении - под впечатлением худого сна. Торопливо одевшись и взяв из чемодана полотенце, я вышла в кухню. Мария Кирилловна, напевая, что-то варила и жарила в русской печке и весело ответила на мое приветствие.
- Умыться можно возле крыльца,- сказала она, улыбнувшись,- там умывальник весит. А если хотите, можно спуститься к реке. Только не плавайте долго: с непривычки простудитесь. (Это мне-спортсменке, у которой первый разряд по плаванию!)
Конечно, я спустилась к реке. Утро было серое, хмурое. Дикое безлюдье, белесая тайга. Разделась и прыгнула с невысокого каменистого обрыва в воду. И - заорала, как ошпаренная, так холодна была вода. Все же я поплавала немножко. А не успела одеться, как поняла: живая вода! Будто я стала другой и другое вокруг. Будто мне открылось скрытое поначалу: Красота Земли. Серое, оказалось, сияло, как жемчуг, белесое - голубело и серебрилось, хмурое радовалось жизни. И необжитая Ыйдыга текла так свободно, как в меловой период, когда появились на земле "первичные" ели, лиственницы, сосны и кедры.
По слабо протоптанной тропинке, влажной от тумана, шла я обратно. Бронзовые стволы старых елей подпирали голубой свод, словно мощные колонны. Серебряный мох пружинил под ногами. Остановилась я и прислушалась. Птицы хором пели здравицу утру. Я слегка огорчилась, поняв, что не знаю их языка, даже голоса не различаю. Кто это такая крикливая надрывается над самой моей головой: ворона, сорока, кедровка? Всех перекричала! Ночной туман, оборотясь маленькими облачками, поднимался ввысь, цепляясь за мохнатые темно-зеленые кроны. И был густ и пах, как мед, как свежий хлеб из печки, воздух. И вдруг подумалось: я на родине Василия.
Непонятно: такая природа должна родить людей под стать ее чистоте, могуществу и свободе.
Когда я вернулась в дом лесничего, там уже ожидали меня у накрытого стола Мария Кирилловна, ее муж Ефрем Георгиевич и рослый, черноглазый, крепкий мальчуган, на вид лет пятнадцати. Потом оказалось, что ему всего тринадцать. Звали его Данилушка. Ростом, дородностью и русской красотой Данила удался и в мать и в отца. До чего же хороша была пара - его родители! Невольно я подумала: если бы понадобилось послать, как образец человечества, жителям других планет - как раз подошла бы эта семья. Нельзя было не любоваться ими.
Бросалось в глаза, что отец и сын боготворили Марию Кирилловну. Высшим авторитетом была она для них, самым дорогим в жизни. Сначала Ефрем Георгиевич и Даня дичились меня, но, пока мы управились с жареным хариусом, картофелем, грибочками, вареными яйцами, горячими пшеничными лепешками со сметаной, они попривыкли ко мне, а я к ним. Мы еще пили чай с вареньем из морошки, как уже пришел профессор. Его тотчас, несмотря на уверения, что он уже наелся отменно у директора лесхоза, усадили за стол.
- Сегодня я в твоем распоряжении, Мария Кирилловна! - сказал профессор, прихлебывая чай из большой чашки.- Членам экспедиции "вольно". Пусть отдохнут с дороги денек, осмотрятся. Покажи нам с Тасей свои владения.
- Ладно,- улыбнулась Мария Кирилловна.- Сегодня и мы устроим себе выходной день. Большой праздник у меня...
- Я потом вас разыщу,- сказал Ефрем Георгиевич,- надо заглянуть за Кенжу. Сказывают, что туда рано поутру пробирался Харитон. Сама знаешь...
Мария Кирилловна озабоченно посмотрела на мужа.
- Захвати с собой объездчика...
- Не боюсь я его угроз, Маша.
- Я буду беспокоиться... А мне хочется, чтоб сегодняшний день запомнился праздником.
- Ладно. Поеду с объездчиком.
Ефрем Георгиевич привычно оседлал во дворе лошадь. Мы вышли на крыльцо.
- Папа, возьми меня с собой! - вдруг крикнул Даня и, получив от отца разрешение, ловко вскочил в седло. Оба, улыбаясь, помахали нам рукой и скрылись за деревьями.
- А что это за Харитон? - не выдержав, спросила я, когда мы втроем углубились в тайгу.
- Да браконьер тут у нас есть один,- пояснила Мария Кирилловна, не оборачиваясь: она шла по еле заметной тропе впереди.- Отчаянный парень. Ефрем несколько раз ловил его с поличным.
- А как его фамилия... этого браконьера? - чувствуя, что краснею, спросила я.
- Чугунов.
- Чугунов? - переспросил Михаил Герасимович.- Брат нашего Чугунова?
- Да. Брат Василия.
- Откуда вы знаете...- начала было я...
- Мы же однокурсники,- пояснила Мария Кирилловна.
- Приезжал хоть раз Василий на родину? - поинтересовался профессор.
- Нет. Как ушел из дому, больше не появлялся. Мать ведь его прокляла. Однако помощь от него принимает. Жадные они очень - Чугуновы.
- За что же его прокляла? - почти робко (что на меня непохоже) спросила я. Мне было неловко перед Михаилом Герасимовичем. Скажет: вот, еще любит до сих пор!