Путешествия и исследования в Африке

Задержавшись в Курумане около двух недель вследствие поломки колеса у повозки, я не мог присутствовать при нападении, произведенном бурами на баквейнов. Известие об этом я получил в Масебеле, от жены Сечеле. Сама она с ребенком укрылась в расщелине скалы, с которой буры вели обстрел. Ребенок начал плакать, и она, опасаясь, как бы это не привлекло внимания буров, ружья которых при каждом залпе появлялись прямо над ее головой, сняла со своей руки браслеты, чтобы ими, как игрушками, успокоить дитя. Она привезла мистеру Моффету письмо, которое говорит само за себя; переведенное почти буквально, оно гласит следующее:

Друг моей сердечной любви и всецело доверяющего тебе моего сердца, я – Сечеле. Я погублен бурами, которые напали на меня, хотя я не виноват перед ними. Они требовали, чтобы я принадлежал к их царству, а я отказался; они требовали, чтобы я не пропускал англичан и грикуа (на север). Я отвечал, что они – мои друзья, и я не могу препятствовать никому из них. Они приехали в субботу, и я умолял их не начинать боя в воскресенье, и они согласились. Они начали в понедельник утром на рассвете, и стреляли во всю мочь, и сожгли огнем город, и рассеяли нас. Они убили шестьдесят моих людей и взяли в плен и женщин, и мужчин, и детей. И мать Балерилинг (прежней жены Сечеле) они тоже взяли в плен. Они взяли весь скот и имущество баквейнов; они разграбили дом Ливингстона, увезя все его имущество. Число их повозок было восемьдесят и пушка; и после того, как они утащили мою собственную повозку и повозку Макабе, тогда число их повозок (считая пушку – за одну) было восемьдесят восемь. Все имущество охотников (известные английские охотники, которые охотились и занимались исследованиями на севере) было сожжено в городе. А из буров было убито двадцать восемь. О, мой возлюбленный друг, теперь моя жена идет навестить детей, и Кобуе Гае проводит ее к тебе.

Я – Сечеле, сын Мочоазеле

Описание это вполне согласуется с рассказом туземного учителя Мебальве и с сообщением, сделанным самими бурами в общественной прессе колонии. Баквейнов никогда не обвиняли в краже скота, о которой мы так часто слышали около страны кафров, и если бы за время моей жизни среди баквейнов когда-нибудь произошел хоть один случай кражи, то я, наверное, знал бы об этом. Единственным обвинением, выдвигаемым против них в газетах, было только то, что «Сечеле становится слишком дерзким». Предъявленного ему требования – подчиниться бурам и не пропускать на север английских торговцев – как будто и не существовало. Весть об этом разбойничьем набеге на баквейнов, усугубленная угрозами по моему адресу за то, что я как будто бы подучил их убить буров, вызвала по всей стране такую панику, что я не мог нанять себе ни одного человека для сопровождения меня на север. Я уже упоминал о способах ведения бурами войны; во всех предшествующих грабительских набегах их на туземцев убитые всегда бывали только на стороне последних; но когда именно то племя, среди которого жил англичанин, осмелилось, защищаясь, пролить также и их кровь, это было сочтено за несомненную улику против меня. На мою голову призывали месть, раздавались угрозы немедленно организовать погоню за мной в случае, если я осмелюсь поехать через их область, а так как к этому добавлялось еще, будто бы английское правительство предоставило их власти все туземные племена, то неудивительно, что я месяцами задерживался в Курумане из-за полной невозможности достать себе провожатых…