Путешествия к Лобнору и на Тибет

Урочище Улан-гаджир. Не один раз вышеупоминавшееся урочище Улан-гаджир лежит на левом берегу той же Уту-мурени и протягивается от юго-востока к северо-западу верст на 50. Название его в переводе означает «красный гриб» и дано описываемому урочищу потому, что на южной стороне часто встречаются невысокие, по мнению монголов, на грибы похожие, бугры из песка и лёссовой глины. По своему характеру Улан-гаджир совершенно походит на Галмык, подобно которому образуется подземной водой, вероятно отделяющейся от Уту-мурени и ее притока Батыганту. Вся площадь описываемого урочища изобилует ключами, обыкновенно глубоко (от 5 до 7 футов) бьющими из-под земли, и имеет болотисто-солончаковую почву, поросшую всего более низким тростником; возле же ключей, вода которых большей частью солоноватая, этот тростник выше и гуще. Абсолютная высота местности почти одинакова, как и для всего Южного Цайдама, именно 8800 футов. Пастбища в Улан-гаджире довольно хороши, в особенности вблизи Уту-мурени; поэтому здесь всегда живут монголы. Есть даже две небольшие глиняные хырмы, но они лежали в стороне от нашего пути. По дальности расстояния разбойники оронгыны приезжают грабить в Улан-гаджир лишь изредка и перед нашим сюда приходом три года сряду не появлялись.

От близко лежащих при выходе из гор ущелий pp. Уту-мурень и Батыганту, вплоть до Улан-гаджира, следовательно, верст на 25, расстилается совершенно бесплодная равнина с почвой из лёссовой глины, песка и гальки. Летом, во время сильных дождей, в горах вода бежит по всей этой равнине; тогда пути здесь нет. Нельзя также пройти с караваном и по самому Улан-гаджиру, пока болота не замерзнут. Вообще поздняя осень, которая теперь уже наступила, может считаться единственным лучшим временем для путешествия по всему Южному Цайдаму. Весной и летом пройти с верблюдами здесь почти невозможно – болота топки, жарко, гибель мучающих насекомых; зимою вьючным животным также трудно, ибо корм на ночлегах уже съеден местным скотом.

Из Улан-гаджира ведут два пути: один путь в урочище Гас, другой в урочище Сыртын. Этот последний, о котором было упомянуто выше, направляется, как говорили нам монголы, вниз по Уту-мурени до ее устья, затем обходит оз. Дабасун-нор и пересекает урочище Махай.

В Улан-гаджире мы провели пять суток. Местные монголы, сведав о скором прибытии к ним нашей экспедиции, откочевали в стороны и попрятались со своими стадами, так что их едва можно было разыскать. Однако, видя, что мы дурного не делаем, вскоре возвратились на прежние свои места. С помощью сининского переводчика мы купили у тех же монголов 60 баранов, юрту для казаков, немного масла и променяли трех усталых лошадей на свежих. Гораздо затруднительнее было отыскать проводника на дальнейший путь в Гас. Однако и это самое важное для нас дело уладилось после настоятельных с нашей стороны требований и при содействии того же сининского переводчика. Последний был вознагражден за свои услуги и отправлен обратно.

В Улан-гаджире (на берегу Уту-мурени) удалось сделать астрономическое определение широты и долготы, так что место это хорошо теперь установлено по географическим координатам. Широта получилась равной 36°55,8; долгота же вышла 93°13 от Гринвича.

В ближайших к нашему бивуаку тростниках водилось множество фазанов (Phasianus vlangalii) – тот самый вид, что и для всего Цайдама. Охота за ним была так добычлива, что я брал с собой казака, иногда же двух, с мешками, собирать убитых; притом еще довольно часто подстреленные убегали в тростник. Кроме фазанов, по болотам держались в небольшом числе пролетные, быть может, даже оставшиеся на зимовку, утки, главным образом кряквы (Anas boschas), и нередко попадались водяные коростели (Rallus aquaticus).

13 октября, в сопровождении нового вожака и другого монгола, назначенного ему в товарищи, выступили мы с Уту-мурени в Гас. По самому Улан-гаджиру, еще не совсем замерзшему, с верблюдами итти нельзя было; поэтому мы направились южной окраиной той же болотистой площади. Прошли здесь 47 верст. Затем ключевые болота заменились голыми солончаками и такими же залежами лёссовой глины; на севере еще ранее почва начала волноваться невысокими увалами и холмами. Наконец, еще через полсотни верст мы вступили в бесплодный район, по которому следовали до самого урочища Гас.

Бесплодный район к северо-западу от него. Этот район простирается к северо-западу и северу до окрайних гор системы Алтын-тага и охватывает широкой полосой с севера болотисто-солончаковые равнины Южного Цайдама.[738] Столь обширная площадь характеризуется крайним безводием и бесплодием, так что монголы называют ее общим именем «шала», т. е. глина. Почва состоит здесь из лёсса, песка и мелкой гальки; выступающих наружу горных пород мы не видали.