Все утро князь обращался с ней крайне бережно, как с хрупким стеклянным изделием, возможно, полагая, что усталые глаза и бледность Лидии вызваны ночными слезами о пропавшем супруге, а не просмотром огромной кипы банковских счетов.
Под подозрение попали два десятка фирм и инвесторов. Не только вампиры, но и люди после июльских событий прекрасно поняли, откуда дует ветер, и кинулись превращать золото и земельные владения в ценные бумаги. Имена лиц, которые могли дать взятку начальнику дворцовой стражи, встречались в счетах сплошь и рядом, что уже само по себе говорило об уровне коррупции в Константинополе.
К пяти утра Лидия выписала дюжину фамилий, две из которых Маргарет проморгала в записях Немецкого банка, а там и вовсе задремала, уронив голову на руки.
Впрочем, эта ночь в любом случае оказалась бы бессонной для ревнивой мисс Поттон.
– Вы уверены, что меня туда пустят? – спросила Лидия, покраснев. – Что это не запрещено…
– Во двор может зайти любой, – сказал Разумовский. – Но лучше, если говорить буду я.
Синяя мечеть была одной из самых больших в городе, вокруг нее всегда толпился народ.
«Может быть, все дело именно в этом», – подумала Лидия.
Чувствуя себя крайне неловко в европейском платье с крохотной прозрачной вуалькой, прикрепленной к модной шляпе, Лидия двинулась вслед за Разумовским к северной стене двора. Неяркое солнце светило в лица расположившихся там людей. Бородач в тюрбане торговал разложенными на коврике яркими молитвенными четками; еще несколько мужчин сидели, скрестив ноги, перед низенькими столиками, на которых стояли чернильницы, письменные приборы и песочницы (просушивать написанное). Был здесь и неизбежный мальчишка со всем необходимым для чистки обуви. На мраморных ступенях двое оборванцев перебирали бусины четок и молча провожали взглядами проходящих женщин.
Человек, которого они искали, сидел на рваном коврике неподалеку от продавца молитвенных бус и беседовал с тощим стариком в белых одеждах и желтом тюрбане. Заметив приближающегося Разумовского, он обернулся – и Лидия различила крючковатый огромный нос, грязновато-седую бороду и зеленое пятно тюрбана. Опустив глаза, она увидела торчащие из лохмотьев грязные босые ноги. Ногти на больших пальцах напоминали когти медведя. От сказителя несло потом. На Лидию и Маргарет он взглянул с отвращением и гневом. Пробормотал что-то по-турецки, затем вдруг перешел на режущий слух французский:
– Женщина с неприкрытым лицом – мерзость в глазах Аллаха.
– Прошу прощения. – Лидия сделала реверанс. – Вы дурно отозвались обо мне лишь потому, что я ношу ту вуаль, которую подарил мне мой муж? – Она коснулась своей шляпы. – Вы оскорбили меня за то, что я ношу наряды, нравящиеся моему мужу?
Мужчина в желтом тюрбане вежливо стушевался, оставив Лидию, Разумовского и Маргарет наедине со сказителем. Лидия присела рядом со стариком на мраморные ступени, сказав себе, что зеленую юбку все равно придется отдавать в стирку.
– И если мой муж исчез, – продолжала она по-французски, как можно медленнее и понятнее, – если я знаю, что он в опасности, неужели мое желание помочь ему тоже мерзость в глазах Аллаха?
«Слышал бы меня Исидро», – подумалось ей.
Черные глаза вспыхнули, как угли. Сухие губы поджались сердито, борода шевельнулась, но, судя по быстрому взгляду, которым старик окинул двор, и по нервному движению плеч, Лидия поняла, что сказитель испуган.
– Ты жена того
Лидия кивнула. Ей очень бы хотелось знать, прислушивается ли Разумовский к их тихому разговору.
– Да, я его жена.
– Он был глупец, – бросил старик. – Искать встречи с Вафар-сагибом может только глупец, и его настигла судьба, достойная глупца.
– Ты рассказал ему?
Сказитель смотрел в сторону.
– Я ничего ему не рассказывал, – резко ответил он, но Лидия знала, что старик лжет. Джеймс не мог не предложить ему денег, а судя по внешнему виду, старик сильно в них нуждался. – Это все мой мальчишка Исак, – тут же пояснил он. – Смышленый парень – так я, во всяком случае, о нем думал. Но когда он не пришел той ночью, я понял, что он нарушил запрет: он рассказал о Вафар-сагибе, а Господин не прощает такой болтовни. – Черные глаза его сузились, тихий голос стал подобен шелесту шелка. Лидии пришлось склониться к старику, почувствовав его дыхание, пахнущее крепким кофе и гнилыми зубами. – Вафар-сагиб был господином этого города, еще когда был жив мой прадед. Он знает, когда о нем говорят на улицах, даже при свете дня. Когда
– Где эта гробница? – спросила Лидия, понизив голос и надеясь, что Разумовский их не слышит.