Путеводитель по классике. Продленка для взрослых

Но то, что кажется смешным, в то же самое время беспредельно трагично. Хлестаков, в отличие от чиновников, которые уверены, что «надувают» ревизора, пускают ему пыль в глаза, врет и хвастает бескорыстно, не преследуя никакой цели и попросту не помня, что

он говорил вчера, час или минуту назад. В каждом новом придуманном сюжете Хлестаков «как бы рождается заново» (выражение литературоведа Лотмана). И потому он все время рискует завраться. Однако его вранье и хвастовство не походят и на пустую болтовню фанфарона Репетилова из «Горя от ума», или беспечно-возбужденную ложь Ноздрева из «Мертвых душ», или фантазии какого-нибудь водевильного шалуна. «Хлестаков сделался чем-то вроде Альнаскарова, чем-то вроде целой шеренги водевильных шалунов», – сокрушался Гоголь в «Отрывке из письма, писанного автором вскоре после первого представления «Ревизора» к одному литератору».

В том, как пьяный Хлестаков выдумывает свою «идеальную» биографию, есть прямая и жесткая, при всей ее бессознательности, логика. Все социальные маски, которые примеряет на себя напившийся, то есть освободившийся от самоконтроля, Хлестаков, предельно экзотичны, «максимально удалены от реальности жизни» (Лотман). Он и в фельдмаршалы метит, и с Пушкиным на дружеской ноге; он автор множества сочинений разных эпох и стилей – «Женитьбы Фигаро» Моцарта – Бомарше, оперы «Роберт-дьявол» Майербера, «Фрегата «Надежда» А. А Бестужева (Марлинского), «другого», не загоскинского «Юрия Милославского»; его псевдоним – Барон Бромбеус; он издатель «Московского телеграфа» Н. А. Полевого. А в время объяснения с дочерью Городничего Марьей Антоновной, Хлестаков уверяет ее, как романтический герой-любовник: «Я могу от любви свихнуть с ума». Вспомним, с одной стороны, реплику влюбленного Чацкого в «Горе от ума»: «От сумасшествия могу я остеречься», с другой – помешательство влюбленного Поприщина в «Записках сумасшедшего»…

В том фантасмагорическом мире, который создан в лживом воображении Хлестакова, раз навсегда преодолена жесткая бюрократическая «регулярность» петербургской (шире – российской) жизни. Ничтожный чиновник производится в фельдмаршалы, безличный переписчик становится известным писателем. Хлестаков, как мелкий бес, выпрыгивает из своего социального ряда и несется вверх по общественной лестнице. Если бы не цензурные «ограничители», он на фельдмаршальстве ни за что не остановился бы, непременно посягнув на «вакансию» государя, как делает это другой гоголевский чиновник, Поприщин.

Поприщина освобождает от социальной скованности сумасшествие. Акакия Акакиевича Башмачкина, который заворачивается в шинель, как в царскую порфиру, вырывает из бюрократического плена смерть, да и то не до конца. А Хлестакова освобождает его вранье, причем освобождает не «от условий жизни», а «от самого себя» (выражение Ю. М. Лотмана). В какой-то момент он озирается с этой немыслимой высоты на себя реального и с беспредельным презрением отзывается о своем настоящем положении: «а там уж чиновник для письма, эдакая крыса, пером только: тр, тр… пошел писать».

Между тем преодолеть свой сословно-бюрократический статус, возвыситься над мелкой судьбой хотят многие герои «Ревизора». Городничий, «осчастливленный» предложением, которое делает его дочери «значительное» лицо, тут же возносится в мыслях до генеральского чина, пародийно повторяя завиральные интонации Хлестакова. Этот, «повысив» себя в звании, готов презирать нынешнего своего собрата переписчика, чиновника для бумаг. Тот, вообразив себя генералом, тут же начинает презирать Городничего: «Кавалерию повесят тебе через плечо <…>, поедешь куда-нибудь – фельдъегеря и адъютанты поскачут везде вперед: лошадей! <…> обедаешь себе у губернатора, а там: стой, городничий! Хе-хе-хе (заливается и помирает со смеху), вот что, канальство, заманчиво!» (действие 5, явление 1). Но выше генеральства Городничий не заносится. Бобчинский, у которого к Хлестакову одна-единственная «нижайшая просьба» («как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным сенаторам и адмиралам <…> если эдак и Государю придется, то скажите и Государю, что вот, мол, Ваше Императорское Величество, в таком-то городе живет Петр Иванович Бобчинский»), – тоже, по существу, хочет «возвысить» себя до высших чиновников империи вплоть до государя. Но поскольку он не имеет духу и беззаботности Хлестакова, постольку он робко умоляет «перенести» через сословные преграды хотя бы свое имя и освятить его ничтожное звучание «божественным» слухом государя.

Хлестаков – во многом благодаря своей беззаботности – куда более смел, куда более масштабен, чем все остальные герои комедии. Его удаль (хотя бы и «не туда», «не на то» направленная) позволяла Гоголю с самого начала считать Хлестакова «типом многого, разбросанного в русских характерах». В нем, в его «социальном поведении» аккумулированы затаенные желания чиновников уездного города; с ним связаны основные социально-психологические, философские проблемы пьесы. Это делает его сюжетным центром комедии.