Путевые картины

В предыдущей главе я говорил о положительных религиях лишь постольку, поскольку они, в качестве основы церкви, пользуются особенным покровительством государства, именуясь государственными религиями. Но есть особый метод благочестивой диалектики, любезный читатель, и при его помощи можно с полной непреложностью доказать, что противник церковного строя такой государственной религии одновременно является противником и религии и государства, врагом господа бога и короля или, как гласит обычная формула, врагом престола и алтаря. Но я говорю тебе, что это ложь. Я уважаю внутреннюю святость каждой религии и подчиняюсь интересам государства. Если я и не особенно сочувствую антропоморфизму, то все же верю в величие божие, и если короли, по глупости, не считаются с духом народа, или же в низости своей доходят до того, что оскорбляют его установления, пренебрежительно отменяя их и преследуя, то все же я, по глубочайшему своему убеждению, остаюсь приверженцем королевской власти, монархического начала. Я ненавижу не трон, а фанфаронское скопище дворянских насекомых, которое гнездится в щелях древних тронов и характер которого Монтескье так точно изобразил в следующих словах: «Честолюбие в соединении с праздностью*

, подлость в соединении с высокомерием, жажда обогащения без помощи труда, отвращение к истине, льстивость, изменчивость, вероломство, клятвопреступление, пренебрежение к гражданскому долгу, уклонение от государевых доблестей и сочувствие государевым порокам!» Я ненавижу не алтарь, но тех змей, что таятся под хламом древних алтарей, хитроумных змей, способных улыбаться невинно, точно цветы, меж тем как втайне они источают свой яд в чашу жизни и шипят клеветой в уши благочестивого богомольца, скользких червей с кроткими словами:

Mel in ore*

, verba lactis,Fel in corde, fraus in factis.[149]

Именно потому, что я сторонник государства и религии, ненавистен мне ублюдок, именуемый государственной религией, жалкое порождение незаконной связи светской и духовной власти, мул, появившийся на свет от антихристова коня и Христовой ослицы. Не будь такой государственной религии, не будь предпочтения определенным догматам и обрядам, Германия была бы единой и сильной, а сыны ее были бы великими и свободными. Теперь же наше несчастное отечество растерзано религиозной распрей, народ разделился на враждующие религиозные партии, подданные-протестанты тягаются со своими государями-католиками или наоборот; всюду подозрительность — нет ли тайного католичества или тайного протестантства, всюду изуверство, шпионство в области мысли, пиетизм, мистицизм, вынюхивание в духе «Церковной газеты»*

, сектантская ненависть, мания обращения, и, споря о небесах, мы погибаем на земле. Равнодушие к религиозным вопросам одно, пожалуй, было бы в состоянии спасти нас; ослабев верой, Германия могла бы политически окрепнуть.

И для самой религии, для ее священной сущности, столь же губительно, если она наделена привилегиями, если ее служители пользуются по преимуществу дотациями от государства, и, со своей стороны, для сохранения этих дотаций принуждены стоять за государство, и таким образом рука руку моет, духовная — светскую и наоборот, и возникает путаница, глупейшая перед лицом господа бога и страшная для человека. И вот, если у государства есть враги, то они становятся врагами и религии, покровительствуемой государством и являющейся поэтому его союзницей; и даже самые невинные среди верующих впадают в подозрительность, чуя в религии политические тенденции. Но отвратительнее всего высокомерие духовенства в том случае, когда оно за услуги, оказанные им, по его мнению, государству, считает себя вправе рассчитывать на его поддержку, когда в обмен на духовные узы, предоставленные государству для порабощения народов, оно начинает располагать его штыками. Никогда религия не падает так низко, как в том случае, когда она этим способом возвышается до уровня государственной религии; тогда и теряется ее невинность, и она начинает открыто выказывать свою гордость уже как официально признанная любовница. Правда, в этом случае на ее долю выпадает больше признания и знаков почтительности, она ежедневно празднует новые победы, устраивая блестящие процессии, и при ее триумфах даже бонапартистские генералы шествуют впереди со свечами, самые гордые умы присягают ее хоругвям, ежедневно обращаются и принимают крещение неверующие, но от такой обильной примеси воды суп не становится жирнее, и новые рекруты государственной религии походят на солдат, вербовавшихся Фальстафом*, — они только заполняют церковь. О какой-либо жертвенности нет больше и речи; миссионеры со своими трактатиками и душеспасительными книжками разъезжают как торговые служащие с образцами товаров; опасности в этом деле больше нет, и оно совершается всецело в меркантильно-экономических формах.