Путевые впечатления. В России. Часть первая

После этого он лично, выражаясь языком военных реляций, отправился к Нарве и в отсутствие Петра, находившегося вместе с Меншиковым в Новгороде и передавшего командование осадой князю де Круа, разгромил вначале к северу от Ревеля первый русский корпус, а затем, под Нарвой, всю армию.

Известие об этом, пришедшее в Новгород, стало для Петра полной неожиданностью.

Невозможно было поверить в случившееся: располагая девятью тысячами человек и десятью орудиями, Карл XII разгромил шестидесятитысячное войско, имевшее сто сорок пять орудий.

И эти девять тысяч не только разгромили шестидесятитысячную армию, но к тому же еще семь тысяч русских убили и двадцать пять тысяч взяли в плен.

Поражение русской армии было чудовищным, и отзвук его, невероятно сильный, дошел до самых отдаленных уголков страны, до простого народа и духовенства.

Царь, однако, не пал духом; казалось даже, что эту ошеломляющую весть он воспринял бесстрастно.

— Я знаю, — сказал он, — что в сравнении со шведами мы всего лишь ученики; но, благодаря тому, что они нас побили, и мы в свой черед сделаемся учителями.

Прежде всего Петр занялся артиллерией: людей всегда можно найти, пушек же всегда недостает. Он мчится в Москву, отбирает колокола у монастырей и церквей, велит везти их со всех уголков России, отливает сто пушек крупного калибра, сто сорок три полевых орудия, мортиры, гаубицы — и все это посылает в Псков.

Затем он вступает в переговоры с королем Дании, берет у него взаймы три пехотных полка и три конных.

Наконец, он устремляется в Биржи, на границу Курляндии и Литвы, предлагает польскому королю шестьсот тысяч франков и двадцать тысяч русских солдат на условии, что шестьсот тысяч франков тот оставит себе, но русских вернет ему приобщенными к цивилизации; затем царь возвращается в Москву, посылает Репнина с четырехтысячным войском к Риге, вербует, через посредничество Паткуля, немецких, ливонских, польских солдат и офицеров; строит на озере Пейпус флот, который откроет ему путь к Нарве, и еще один — на Ладожском озере, который откроет ему путь к Нотебургу; лично обучает матросов морскому делу и чуть было не тонет вместе с лодкой во время одной из тех страшных бурь, когда Ладога будто соревнуется с океаном; но ему, как Цезарю, судьбой уготовано творить великое дело цивилизации: он противостоит буре и избегает гибели.

Вместе с тем, словно это было мирное время, он, не теряя из виду Карла XII, который еще не догадывается, кто его истинный противник, и развлекается тем, что опустошает Польшу и колотит Августа, Петр разрабатывает форму договоров, учреждает учебные заведения, основывает мануфактуры, заводит в России стада саксонских овец, выписывает виноделов из Испании, кораблестроителей из Голландии, кузнецов из Франции и всякого рода ремесленников из всех стран.

Все это не мешает ему думать о соединении каналами Каспийского моря с Черным, которые затем будут связаны с Балтикой, когда у него будет выход к ней; рыть канал между Доном и Волгой и еще один — между Доном и Двиной, впадающей в Балтийское море возле Риги. Правда, Рига еще не принадлежит ему, но рано или поздно он завладеет ею, когда шведы будут разгромлены. Пока же это шведы громят его, но можно не беспокоиться: он еще отыграется!

И действительно, каждое из этих поражений царь воспринимает как урок военного искусства. После года подобного учения генерал Шереметев 11 января 1702 года разбивает шведского генерала Шлиппенбаха, отбирает у него Дерпт и захватывает четыре знамени — это первые захваченные знамена! Карл XII перестает быть непобедимым.

В мае Шереметев захватывает шведский фрегат на озере Пейпус.

В июне и в июле русские одерживают еще две победы.

Наконец 19 июля 1702 года тот же Шереметев наносит новое поражение тому же Шлиппенбаху и захватывает шестнадцать знамен и двадцать пушек.

Эта победа отдает в руки царя Мариенбург.

Город сдался безоговорочно, и, чтобы молить победителя о милосердии, жители послали к нему своего пастора, г-на Глюка. Этот достойный человек отправился к Шереметеву, готовый скорее умолять, чем вести переговоры.

Пастору был оказан благосклонный прием. Но генерал заметил среди членов его фамилии — мы употребляем это слово в том смысле, в каком его понимали древние римляне, включавшие в фамилию всех домочадцев, — итак, повторяем, генерал заметил среди членов его фамилии восхитительной красоты девушку и поинтересовался, кто она такая.

Ему сказали, что ее зовут Екатериной. Фамилию назвать было невозможно, ибо она сама ее не знала; известно было о ней лишь то, что помнила о себе она сама.