Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века

Немецкий колхоз находился в Калайском районе. Там нашлась работа для родителей: папа работал в поле, а мама поваром. Колхоз назывался „1040“, это в честь того, что в стране уже было 1040 МТС (машинно-тракторных станций). Мы были в колхозе самые бедные. И жили мы в этом месте до самой войны.

Прошло лето, начался учебный год. И я снова пошла в школу, теперь уже немецкую школу. Меня „догнала“ моя сестра Полина, мы стали учиться с нею вместе в одном классе. Уроки велись на немецком языке. Была и русская группа, где были русские, украинцы, белорусы. Занятия для них проводили во вторую смену. Я и здесь училась очень хорошо, очень старалась и три класса окончила на „отлично“. В этом поселке дети учились до 3-го класса. С 4-го по 7-й класс я училась в районном центре в русской школе. И в немецкой школе, и в семилетке были замечательные учителя!»

А потом сбылась ее мечта – она стала студенткой педагогического училища.

Дора Ивановна: «Поступила я без экзаменов! Замечательные, знающие были преподаватели, научили нас многому! Это были в основном „старые“ учителя, они еще до советской власти преподавали. Нам платили хорошую стипендию – 80 рублей, хорошо кормили. У педучилища было подсобное хозяйство – сад, огород, там выращивали овощи, фрукты. Все это шло нам в столовую. Стипендию я не тратила, копила, чтобы помочь оставшимся в колхозе „1040“ родителям. Купила я за годы учебы папе костюм, маме кофту, Поле тоже что-то покупала из обновок. Студенты были очень дружные: русские, украинцы, греки, армяне, евреи. Здесь я научилась играть на скрипке, занималась спортом и была первая в училище по бегу на городских соревнованиях. И по всем предметам я училась на „отлично“. Очень нравился мне немецкий язык, у нас сохранился документ об окончании педагогического училища, в нем одни отличные оценки».

«Как это ты сумела угодить и нашим, и вашим, сам Бог так людям не угождает…»

Дора Ивановна: «Сдали мы все выпускные экзамены. Праздничный вечер был накануне 22 июня 1941 года. Душно, лето же, вышли мы из помещения на улицу, а в городе так пусто! Всем девушкам нравились моряки, в форме, бескозырках. Кое-где мелькнет моряк или офицер, почти никого нет из мужчин в форме. Куда все делись? Мы гуляли по городу. А утром все узнали – война! Люди поняли это по грохоту, такой гул стоял! Это немецкие самолеты бомбили Севастополь. Что тут началось! Паника, начали грабить магазины, около них такая давка была! Даже страшно вспоминать! Мы побежали в общежитие. Все были напуганы, понимали, что надо возвращаться домой, к родным, но как? Кто мог уехать – уехали. Поезда отменялись. И мне, и другим девочкам уехать не пришлось: поезд „Феодосия – Джанкой“ отменили. И я, и две девушки еврейки пошли домой пешком. Шли больше недели, голодные, испуганные, без денег. А такая жара стояла! Просили людей нас покормить, пустить переночевать. Так я оказалась в Желябовке, не дошла до родителей, идти одной было страшно, девочки-еврейки жили в другом месте. Они пошли в свою деревню. Даже не знаю, остались они живы или нет. Скорее всего, погибли, потому что потом, когда немцы пришли, евреев расстреливали. Сама я не видела, но все знали, что фашисты сгоняли евреев и расстреливали в противотанковых траншеях. Так я оказалась у дедушки с бабушкой в Желябовке, с ними и прожила всю войну.

Шла война, месяца два или больше прошло с начала войны, Крым немцы сразу не взяли. Красная армия уходила, через Желябовку солдаты шли, такие все злые, голодные, уставшие. Плохо одеты, ноги в кровь стерты. Так все это страшно было видеть! И вот наступила ночь, когда все стихло – нет наших, ушли. Такая тишина была! А утром в село вошли немцы. Первой проехала машина с фашистским флагом. С ними на машине переводчик был, всех нас согнали на площадь, такой шум, волнение. И переводчик этот на плохом русском переводил то, что офицер говорил. Помню, как говорил переводчик, что раньше вы ходили в резиновых сапогах, а теперь будете в кожаных сапогах ходить…

Стали немцев по квартирам размещать. В нашем доме, из которого нас когда-то выгнали, был немецкий штаб, а мы жили рядом со штабом, в том старом доме, в какой нас выгнали при коллективизации. В войну вырубили наш сад на дрова, это сделали румыны. Немцы нас не обижали, только очень скупые были: голодно было, вот солдаты немецкие что-то едят, а дети смотрят, маленькие же, те ничего не давали поесть. Только потом, уже в конце войны у них тоже плохо со снабжением было, стали у нас продукты отбирать. Я думаю, что простые солдаты не хотели воевать, много было уже в возрасте солдат немецких. А через день после немцев пришли румыны, они в основном и были в Желябовке. Румыны отбирали все: вещи, продукты, часто попойки устраивали, с ними и женщины были.