Пути в незнаемое

Итак, попытка Алферьева, этого «нового человека», вступиться за «гонимое существо», женщину, «спасти ее», обернулась несчастьем для «спасаемой».

Какой урок извлекает из этой истории герой? Сконфужен хотя бы? Нимало! «Я ошибся (в Серафиме Антоновне и Андрее Федоровиче. — В. С.

)… Я поступал честно, и потому мне не в чем раскаиваться и нечего стыдиться», — только и скажет на это Алферьев. И… начнет новую историю, тоже связанную со спасением женщины. Но — это уже история совсем в другом роде. Это история, которая, по замыслу Чернышевского, должна реабилитировать Алферьева, показать, как он «исправляет ошибки». Эта линия намечена в повести, но повесть не завершена.

Излагал Чернышевский эти истории, конечно, не ради занимательности, сквозь «бытовые» сюжеты достаточно явственно проглядывают сюжеты социологические, точно так, как это было с его романом «Что делать?», непосредственно предшествовавшим «Алферьеву». Продолжая начатый в «Что делать?» анализ «натуры» революционера нового типа, проявившего себя в России в начале 1860-х годов, Чернышевский в «Алферьеве» сосредоточил внимание на негативных чертах этого человеческого типа, в определенных условиях могущих, это и показано в повести, компрометировать этот тип. Чернышевскому важно было схватить эти черты в живом образе, тем самым как бы поставить зеркало перед своими читателями-друзьями, помочь им увидеть в себе эти черты и поспешить от них освободиться. Он нимало не снисходителен к Алферьеву в первой истории, устами рассказчика называет его фанатиком, сумасшедшим, притом слепым сумасшедшим, homo insipiens didacticus (человек глупый, но поучающий). В эпизоде «освобождения женщины» героя повести подводят прямолинейность, «формализм и педантство» в приложении общих принципов к реальной жизни, опасная самоуверенность, с какой герой берется осчастливливать других, не считаясь с тем, как сами они понимают свое счастье. Внимательный читатель легко мог уловить вопрос-предупреждение автора повести: если подобные приемы в бытовой сфере ведут к катастрофам, то какими же последствиями они могут обернуться в социальной сфере?

Запечатлев негативные черты первого поколения «новых людей», Чернышевский ставил вопрос: безнадежен ли этот тип? И отвечал на него ясно и категорично: «только дураки и юноши смеются над ошибками юношей, — на первых порах как же не ошибаться, — это натурально».

К сожалению, повторяю, в повести лишь намечена линия «исправления» Алферьева. Можно, однако, догадываться, как бы происходило это исправление. Алферьев, надо полагать, вскоре стал бы действовать в духе героев «Что делать?».

В «Истории одной девушки» Чернышевский продолжает, также начатую в «Что делать?», тему женской эмансипации, ставит такие вопросы взаимоотношений полов, которые и до сих пор не потеряли актуальности.

Героиня повести Лиза Свилина, дочь мелкого провинциального чиновника, получила лучшее воспитание, какое только можно было получить девушке ее круга. Она рано пристрастилась к чтению, читала все, что попадалось ей в руки, а благодаря брату, студенту петербургского университета, и его друзьям, приезжавшим вместе с ним на вакации, принимавшим и ее в свою компанию, в ней пробудился интерес и к тем, социальным и политическим, вопросам, которые обсуждались в этом студенческом кружке. Лиза невольно приучалась критически смотреть на окружающее. Разъезжались студенты, и жизнь в родном городе с ее однообразными и мелочными заботами, размеренная, тихая, казалась особенно пресной. Пресными казались и молодые люди, с которыми она встречалась в знакомых семействах, танцевала, играла в горелки, фанты. И когда однажды один из них явился к ней в качестве жениха, она почувствовала, что лучше ей умереть, чем выйти за него. Она отказала ему.

История повторилась со вторым женихом. А потом и с третьим. А там уж к ней и свататься перестали. Она не горевала. Думала: она еще молода, подождет, может, еще и встретится человек, который не будет так непереносимо скучен для нее. А если и не встретится — что ж, она не будет в тягость родителям, она давно уже стала для них незаменимым помощником в доме.

А потом с Лизой стали происходить странные вещи. Собственно, странные — для нее. Ее стали мучить неудовлетворенные желания, нерастраченные, безуспешно подавляемые чувства. «Пароксизмы, по временам овладевавшие организмом» Лизы, доводили ее до обмороков. Справиться с нежданным наплывом страстей она была бессильна. Пыталась: изнуряла себя работой, постом. Но только довела себя до серьезной болезни, тяжелого нервного срыва.