— Честно говоря, никакого. Какой достаточно «весомый» повод может быть у 25-летнего молодого человека, чтобы обратиться с письмом к всемирно известному художнику, ученому и общественному деятелю? Я действительно очень любил искусство Рериха, высоко ценил его научную, культурную и общественную деятельность, иногда выступал с докладами о нем и хорошо знал, что таких, как я, тысячи в нашем огромном мире. Поэтому при всем своем большом желании я и не помышлял сам написать к нему.
— И все-таки?..
— Все-таки произошло нечто такое, что можно назвать одним из «чудес Востока». В один прекрасный день я обнаружил в своем почтовом ящике письмо из Индии от… Николая Константиновича Рериха. Можно было, конечно, поверить в «чудо», однако все «чудеса», связанные с Рерихом, имеют, как правило, вполне реальную почву. Позднее из переписки с ним я догадался, что обо мне Николаю Константиновичу сообщил один литератор, проживавший в Таллине. У самого этого литератора отношения с Рерихом складывались неважно, и, казалось бы, не могло быть ничего хуже, нежели его рекомендация. Однако Николай Константинович почему-то счел нужным послать мне письмо. Это письмо Рериха очень вдохновило меня и послужило толчком для того, чтобы начать собирать материалы о его жизни, творчестве, деятельности. Так постепенно, с годами у меня сложился большой архив, которым сейчас широко пользуются наши искусствоведы. Этот архив позволит мне написать биографию Н. К. Рериха и принимать активное участие во всем, что связано с творческой деятельностью всех членов его семьи. Однако мы отклонились от нашей основной темы — беседы о Юрии Николаевиче.
— Да, так всегда получается — о ком бы из Рерихов ни зашла речь, невольно переключаешься на остальных членов семьи; но мне думается, в этом есть своя закономерность — уж очень тесно связаны они в своей культурной деятельности и очень близки друг к другу духовно.
— При этом следует отметить, что каждый из них отличался яркой индивидуальностью не только в своем творчестве, но и по своему характеру. Да и внешне они мало походят друг на друга, хотя в каждом можно сразу признать одного из Рерихов.
— Чем же отличался Юрий Николаевич? Что бы вы сказали о его облике, о наиболее свойственных ему чертах характера?
— Вообще говорить о нем трудно, но вместе с тем и легко. Трудно потому, что Юрий Николаевич Рерих был очень многогранным человеком. Я бы даже сказал — неожиданно многогранным. Круг его интересов распространялся далеко за пределы той научной области, в которой он работал. Неожиданно для себя вы вдруг открывали, что ему близки и он прекрасно ориентируется в вопросах, ничего общего с лингвистикой или востоковедением не имеющих. С другой стороны, говорить о Юрии Николаевиче легко или даже скорее радостно, потому что воспоминания о нем всегда окрашены тем воодушевлением и радостью, которые он нес людям; общение с ним, как мне кажется, у любого человека складывалось легко.
При первом знакомстве на вас прежде всего производила впечатление необыкновенная подвижность Юрия Николаевича, его мгновенная реакция на окружающее — и это при полнейшем отсутствии каких-либо признаков суетливости. Довольно редкое сочетание человеческих качеств, не правда ли? Это качество Юрия Николаевича подтверждают и его фотографии — среди них нет или почти нет похожих одна на другую. Конечно, подвижность исчезает в статическом моменте фотоснимка, ее можно уловить лишь при живом общении с человеком. Интересен, например, такой факт: когда у Святослава Николаевича спросили, почему он, создавший столько замечательных портретов Николая Константиновича и Елены Ивановны, не написал ни одного портрета Юрия Николаевича, он ответил, что Юрий Николаевич был совершенно не способен позировать — его постоянно отвлекали другие дела, к которым он устремлялся как внешне, так и внутренне, всеми своими помыслами. И потому было сделано лишь несколько эскизов и ни одного законченного портрета.
— Как известно, Юрий Николаевич был большим ученым-лингвистом и востоковедом. Вероятно, это как-то отражалось на его общении с другими людьми, на укладе его жизни?