Путин навсегда. Кому это надо и к чему приведет?

Как видим, все приемы обогащения, узаконенные на Западе и Востоке с момента появления денег (ссуда денег взаймы под проценты, взимание с должников их имущества по суду, скупка с торгов и т. д.), без чего немыслима и современная капиталистическая экономика, и свободный рынок, как таковой, — все это издавна считалось на Руси неправедным делом, как у мусульман, ростовщичество. С XV века в российской глубинке менталитет этот мало изменился.

Никто, конечно, не выступал в России, кроме профессиональных революционеров и охотно шедшей за ними "голытьбы", т. е. люмпенов, которые всегда хотят все "поделить поровну", за ликвидацию частной собственности. С ней еще до отмены крепостного права и бурного развития капитализма в России, народ научился достаточно мирно сосуществовать. Хотя и у нас были явления, напоминающие луддизм в Англии, а поместья жгли не только в 1917 г. Но стяжателей не любили, богатых ненавидели, а бедным старались помогать, чем могли, всей общиной. В "Домострое", кстати, такая помощь названа для подлинно православного обязательной. У Николая Некрасова есть любопытная поэма о справном мужике Акиме, который долго отказывал себе во всем, копил, богател и, наконец, — от отвращения к самому себе и своему богатству повесился. Ничто подобное невозможно в обществах с давно утвердившейся рыночной экономикой, хотя и там тоже Гобсеки не в почете.

"Накопил — купил!" — этот лозунг, придуманный в СССР для сберегательных касс, не русский. Он — западный. Русские привыкли обходиться малым и не стяжать. Это не означает, что на Руси не было "справных хозяев", т. е. людей относительно обеспеченных и умеющих делать деньги, у которых был дом то, что называется "полная чаша". На них и держалась вся экономика страны во все времена, но класс этот был традиционно немногочислен и народом нелюбим. Народ же в массе своей был либо нищ, либо очень беден. "Голь перекатная", пролетарии, иначе говоря, оборванцы, составляли основную массу русских. В народном сознании сложилось чисто русское отношение к частной собственности вообще и к недвижимости, в частности, как к чему-то с одной стороны недолговечному /добро нажитое либо украдут, либо уничтожат, либо более сильные по суду или иной тяжбе отберут/, а с другой, — как к "неправедно нажитому". Это привело к тому, что семейное достояние, семейный капитал, то, что во Франции именуется "patrimoine", в России долго оставалось привилегией царской семьи, дворянства и высшего чиновничества. Вплоть до отмены крепостного права не могла по-настоящему подняться и русская буржуазия. Несмотря на то, что и во времена крепостного права в России существовали крепкие хозяйства казаков, вольных крестьян и крепостных, плативших оброк, они не сформировались, как класс, а оставались небольшой прослойкой.

Недвижимость, "дворянские гнезда", если употреблять известный термин Ивана Тургенева, т. е. собственность в более широком смысле слова, были для крестьян-бунтарей символом врага. И поэтому они даже не разворовывали, а просто жгли родовые усадьбы помещиков. В том было скорее наказание собственника нищетой неимущих, чем попытка занять его место под солнцем. И заодно осуществлялась на практике стихийная "русская справедливость" — обеспечение "социальной однородности" в общине пусть даже путем поджога имения "кровопийцы", разбогатевшего неправедным путем. В конце концов, народная мудрость такие действия оправдывала: "От трудов праведных не наживешь палат каменных". И в христианском мировоззрении прочно закрепилось положение известной притчи: "Скорее верблюд пройдет через игольное ушко, чем богатый попадет в Царство Божие".

Подобное отношение к собственности в России и помогло большевикам совершить "пролетарскую" революцию, т. е. революцию в интересах неимущих классов. Нелишне здесь напомнить, что слово "пролетариат", которое звучало так возвышенно в коммунистической пропаганде, происходит от латинского "proletarius", что означало "бедный гражданин", которого в Древнем Риме считали "не могущим принести никакой другой пользы, кроме производства детей".