ПВТ. Лут (СИ)

Были и прочие радости: блестящие пахучие рыбки именем Шпроты и Килька-в-Томате, салаты, соленые овощи, черный хлеб, шоколад… Джуда с ассортиментом питания свыкся, а вот с чем привычки так и не вышло — с именем. Свое настоящее он крепко запамятовал, отморозил. Знал лишь — Джуда да Кракен, то ли прозвание, то ли призвание.

Зеленоглазый Иванов говорил, что эта досадная забывка лишь малое, ничтожное последствие. Могло быть гораздо хуже.

Джуда влился в распорядок и вседневную жизнь ученых-гисторов, а новые его соседи были таковыми, каждый на свой лад, от Дятла до Волохи. Станция, закрытое пространство посреди открытого моря снега, было любовно заполнено лабораториями и комнатами, названия которых Джуда не знал. Не так много их оказалось, но ни одна без дела не стояла. Парня постепенно принимали, привлекали к работе, дозволяя ассистировать по мелочам. Серную кислоту к воде, выровнять крышку эксикатора, титровать до эталонного цвета…

Но сначала был карантин. Его держали там будто любопытную живую находку, однако не слишком долго. Выпустили под личную ответственность Волохи, под его слово и руку.

Отношения между обитателями Станции казались устоявшимися. Джуда знал, помнил из опыта прошлой, богатой на мужские коллективы жизни, как следует вести себя в чужой стае.

Лидером значился Волоха. Капитан. Боец и лекарь. Стройный, широкоплечий, сильный, с выразительными, даже несколько чеканными чертами лица. Высокий, как все Ивановы. Густо-русые волосы с серебром, глаза странной хвойной зелени, в пору азарта — с рысьей искрой. Руки в карманах, вещь в себе. Уравновешенный и жесткий, привычно решающий за себя и людей. Судя по всему, команду он собрал сам, а не получил ее в наследство или в наказание.

Руслан, Буланко, подозревающий хлопотун, имел кучерявую соломенную масть, широко расставленные глаза (цветом — ровно кто мох с корицей смешал), лихой картуз, страсть к неразумным формам жизни и ярким рубашкам. Изучал зелень и белый снег, интересовался водой и содержанием огня. Чтил растительную пищу и всячески настраивал соратников против мясоедства. Практиковал глубокое дыхание и замысловатую, весьма эффективную гимнастику. Ловчее всех бил в цель, ловок был с топором. Воспитывал Григория. Всегда имел в кармане тайный кулек с семечками.

Дмитрий, Дятел, отвечал и спрашивал за тяжелую физику смерти. Плотный, высоченный, широкоплечий цыган, с хищными ухватками небритого сказочного разбойника и богатейшим словарным запасом — когда речь касалась материалов, и структур, и форм (особенно — женских). Волос имел черный, чуть вьющийся, густой и жесткий, голос грубый. Много курил. Мог прихватить за шею или задницу, слушался только Волоху, смеялся, скаля крупные страшные зубы, блестел золотой серьгой в ухе. Учил Юга ладить с ножами и стрелять из револьвера, а у самого было под рукой аж четыре штуки, разной масти, разных имен.

Иночевский, Инок, без стыда работал не материальное. Поля и смальта Лута были в его ведомстве. Не торопливый, не говорливый, рассудительный любитель крепкого сладкого чая с сухариком, умелец складно ладить мозаику и хранить-лелеять древние книги. Гладко выбритое, худощавое до аскетизма лицо его всегда было приветливо, темные волосы лежали спокойными волнами, большие ореховые глаза светились добрым лукавством. С людьми парень держался исключительно доброжелательно, но несколько отстраненно, больше интересуясь их тенями и снами. На тонких пальцах его, как на жердочках, дневали-ночевали чудные кольца Лафона — дивное самородное устройство Лута.

Господин Мусин был отличным человеком и отличным мошенником. Легкие руки, бархатные пальцы, чуть картавая певучая речь, внушающая доверие наружность — все шло в пользу. Некоторое расстройство нервов не мешало ему смешивать карты противнику, вести строгий учет денежным средствам, элегантно носить черную шляпу с полями и очки в тонкой оправе, роскошно махать в бою кхопешем и опекать технику-лирику станции. Он хранил в своей головы сотни стихов и песен, на досуге учил «юношу» манерам и обычаям салонной этики, чтобы «не посрамил его седины». Уважал и любил свою маму, мудрейшую женщину, чьи рецепты не раз выручали Ивановых.

И все, все работали одной командой так дружно, нарядно-слаженно, что любо было глядеть. Джуда лезть в коллектив не пытался, отирался с краешка, старательно замышляя побег. Мысли эти просек и пресек Волоха, поведав новичку о минус-ткани Лута и о том, почему из нее нельзя выбраться.

— Ай, неужели совсем нельзя? — справедливо не поверил юноша, твердо знающий, что выход, как и вход, есть всегда.

— Только если в компании, — серьезно улыбнулся русый.

На этом тонком намеке разговор и закончился.

***

Пользуясь тем, что прочие оказались крепко заняты — сбившись в просторный круг и усыпавшись серпантином, внимали гитаре, тянули до боли знакомое походно-полевое — Дятел тяжело подсел к Волохе. Разболтанный подлокотник скрипнул под немалым весом.

Русый, поморщившись, заложил пальцем книгу, глянул вопросительно. Дятел неторопливо затянулся. Сбил пепел в порожнее блюдечко с голубой каемочкой.