Пыль

Одиночество наступило пять лет назад, когда он расстался с бывшей после очередной ссоры. Хотя, если признаться, одинок Клим был всегда. Он пытался избегать этого ощущения, но неизбежно оказывался вовлечён ещё в более дикое осознание своего сиротства в окружающем. Друзей не было. Он отталкивал их своей прямотой и безучастным холодом или пугал экзистенциальной самобытностью и эстетическими принципами. В общем, Клим был непонятен и странен основной массе ординарных мирян.

Через время он попытался завязать отношения с противоположным полом, но бессознательно понимал, что тому глубоко серо на его переживания, истории, чувства.

Почти все из них искали в нём сырую глиняную породу, которую они потом приведут в форму этакого цветочного горшка. Туда, по прошествии времени они высадят своё тревожное растение, сохнущее от каждого сквозняка и отклонения в кислотности субстрата, на котором тот должен радужно произрастать. Не стираемой побежалостью по металлу, шевеля благодарными вёслами в солнечном потоке, растопыренными листьями, выдавливающих из нутра полезный кислород. Но глиняный Клим был пригоден только на черепицу, на бесполезные свистульки, на неправильной формы кирпич.

Одна из них с искренностью зрелой самки люто принялась лепить из него удобоваримую массу. Она, как могла, ломала его под себя. Они всё время куда-то шли, ехали, плыли, катились. Её любимыми местами пребывания были громадные, нарочито торчащие промеж вековых построек, торговые центры, от которых стыдливо хотелось отвести взгляд: с нишами бутиков и лавок с обязательными безделицами, с ароматным фастфудом, где можно сидеть на кривых ПВХ стульях и пить трехкратно дорогую газировку, болтая о пустячках и о тех самых лавках с барахлом. Вторым местом являлись циклопического вида жилищные комплексы, куда она непременно всякий раз тянула Клима, ставя в пример успешность народонаселения оных. Эти посещения приводили её в дикий восторг. Дабы исправить перекос из этой кондовой материальности, Клим пару раз посчитал нужным приобрести ей современное чтиво, нейтральное и признанное, по сути, оным даже обывателями всех стран мира, на что получал отпор критики и непонимания современной литературы вообще. Идеалом её являлась литература двухвековой давности из школьной программы, заключённая в обязательную бумагу, от которой его тошнило. Она, по ходу, и жила бы в той реальности и исповедовала бы те идеи, излагаемые в данных распухших и тоскливо огромных томах, если бы не была отчаянно тупа. Ему было лень закончить эти отношения, которые, по-правде, являлись просто дружбой и, как казалось той особе, симбиозом обоюдного сосуществования. Такое впечатление, что никаких чувств и не было совсем. Только обыкновенный, как в учебниках зоологии, паразит присосался к его телу и выкачивает всё живое, оставляя жгучую пустыню. Ей, скорее всего, может, и хотелось растаять в его ласках. Ей было приятно, когда его ладони касались самых её раскалённых мест, но эта осторожность во всём убивала всякую неосторожность Клима. Он вспомнил последнюю встречу с ней, когда они бродили по очередному торговому центру. Она, как всегда, не накрашенная, но приятно пахнущая лавандовым шампунем, вела его в очередную ловушку с втридорога умноженными ценами на одинарное шмотьё. Полимерный мир уютно обволакивал её потребляемой нормой, которой оставалось только задохнуться, как в презервативе. Так и случилось. Он и она просто больше никогда не позвонили друг другу.