Пылающий символ. Том 2

– Я повторю тебе его слова: «Где они? Куда ты их спрятал?»

– Ага… Вот, значит, что… – Шагая по палубе, Богдан смотрел под ноги, и было видно, он думает, как ответить.

– Если соврешь, я сразу пойму, – предупредила Элина.

– Да ну… – Болгарин остановился, достал из кармана вчетверо свернутый лист и протянул Элине: – Вот, смотри.

– Что это? – она развернула лист.

– Фотография старинного пергамента.

– Откуда она у тебя?

– Нашел в кармане Серхата.

– Какое отношение этот снимок имеет к тебе? – с пристрастием спросила Элина.

Богдан подошел к скамейке:

– Давай присядем, и я все тебе расскажу. – Он сел и, выдержав паузу, договорил: – Или почти все. Существуют профессиональные тайны, которые затрагивают интересы других людей, и я не вправе их разглашать.

– До тех пор, пока из-за них не начинают убивать! – проговорила Элина и жестко распорядилась: – Рассказывай!

– Эту рукопись я нашел в монастыре поблизости от сербского города Ниша[16].

– Она твоя?

– Скажем так: я выкупил ее у монахов.

– Значит, Серхат хотел забрать оригинал? Зачем?

– Рукопись датируется третьим – четвертым веком и независимо от содержания имеет большую ценность для коллекционеров или музеев.

– Судя по тому, как действовал Серхат, я бы не сказала, что он сотрудник музея.

– Ну да, – улыбнулся Богдан. – На коллекционера-любителя он тоже не тянет. Думаю, что Серхат выполнял чье-то поручение. Его снабдили фотографией, чтобы он знал, что искать.

– Тебе известно содержание рукописи?

– Текст написан на арамейском или на древнегреческом языке. Я не нанимал переводчика. Мое дело найти, продать и заработать.

– Выставлял пергамент на продажу?

– Я знаю, кто сделал эту фотографию. Месяц назад я отдавал пергамент на консервацию, он был в плохом состоянии.

– Где эта рукопись сейчас? – деловито поинтересовалась Элина.

– В надежном месте, – заверил ее Богдан.

– Чтобы понять, почему за этим пергаментом охотятся, нужно знать его содержание. И, кажется, мне известно, что нужно делать, – уверенно заключила Элина.

Открыв дверь каюты, Нинель Николаевна прижала палец к губам и прошептала:

– Пожалуйста, тише. Лидочка спит.

– Нам нужна помощь, – проговорила Элина.

– Вот еще новость…

– Можете определить, на каком языке написан этот текст? – Богдан показал снимок рукописи.

Взглянув лишь мельком, Нинель Николаевна уверенно заявила:

– Древнегреческий, это же очевидно.

– Сможете перевести? Хотя бы примерно? Ведь вы, кажется, специалист по церковнославянскому?

– Церковнославянский и древнегреческий не одно и то же, – сказала профессорша. – Но греческий язык был распространен в Киевской Руси. Церковные службы велись на двух языках, один клирос пел по-древнегречески, другой – по-церковнославянски.

– Так вы знаете древнегреческий язык или нет?

– Знаю, и очень неплохо, – сказала Нинель Николаевна.

– Нам нужен перевод! – решительно заявила Элина.

– Как скоро?

– Чем быстрее, тем лучше.

Богдан предупредил:

– Но это конфиденциально!

– Переведу, но не раньше завтрашнего утра! – профессорша забрала бумагу и захлопнула дверь.

Capitolo XIV

Римская империя. 272–274 годы

Алу Констанция усилили дополнительными турмами и приписали к Наиссу. Рядом с городом подготовили место для строительства большого каструма, при котором находилось Марсово поле, пригодное для обучения конницы.

Со времен путешествия в Пальмиру Констанций вынашивал мысли о том, как легкой коннице сражаться с восточными катафрактами. Он затемно выезжал в лагерь и весь короткий зимний день посвящал обучению своих аларисов[17]

.

Они с Еленой поселились у родителей, и это было несомненной удачей.

В конце февраля ночью Елена проснулась от ноющей боли в пояснице. Давая выспаться мужу, она тихонько лежала рядом, прислушиваясь к толчкам в животе и нарастающим схваткам.

Проснувшись утром, Констанций встретился взглядом с широко распахнутыми глазами жены и сразу все понял.

– Началось?

Елена кивнула, и он немедля привез в дом врача. Тот велел Констанцию выйти и после осмотра известил:

– Ребенок крупный, будем молиться богам и надеяться на лучшее.

Такое известие спокойствия Констанцию не прибавило. В тот день он рано закончил военные тренировки и вернулся домой до наступления темноты.

Елена ходила из угла в угол и время от времени шипела от боли. Врач и местная повивальная бабка перебрасывались специальными словами, которых Констанций не понимал. Он бережно поддержал жену и помог ей прилечь. У Елены не было сил терпеть, а у Констанция – смотреть, как она страдает.

Ночью акушерка велела отвести Елену в комнату, приготовленную для родов. Закусив до крови губу, она повисла на Констанции и с трудом прошла несколько мучительных шагов.

Врач усадил роженицу на специальное кресло. Констанция выпроводили за дверь.

Собственное бессилие придавило его тяжким грузом. Евтропий положил руку на плечо и подбодрил сына:

– Елена – здоровая и сильная женщина. Мы с твоей матерью принесли жертвы Люцине, покровительнице рожениц, и даже зашли в дом Христа[18], чтобы поставить свечу за благополучные роды.