Пыльными дорогами. Путница (СИ)

— Вёльма, да что стряслось с тобой? — спросил, оглядев меня с ног до головы.

Не ответила я.

— После спросишь, — велел ему Зоран. — Помоги лучше нашей сестре, дай одежду сухую, отвару горячего.

— Нет, — взмахнула я рукой. — После все…

Они поглядели на меня оба.

— Увидеть ее хочу. Сейчас же.

На святилищах в Беларде не ставили идола ушедшей. Ей лишь темные жрецы поклонялись вдали ото всех.

Знала я, что если уж Зоран такой путь выбрал, то сам, в своей обители ей молится. Чтоб не видел и не помешал никто.

— Идем, — кивнул он, взял меня за руку и повел.

В зале небольшом, полутемном очаг горел посредине. Пламя его колдовское яркими языками взлетало над чашей. Кажется, взглянешь в него и увидишь все — прошлое, настоящее и грядущее. Покажется оно всполохами алыми, картинами такими, что с ума свести могут, ежели не готов окажешься.

Дойдя до очага, я вдруг тепло ощутила, враз согрелась. Протянула руки к огню. Языки пламени почти коснулись кожи да не обожгли.

— Это пламя — ее огонь, — проговорил Зоран. — Всегда греть тебя станет.

Тут я глаза подняла и поспешила очаг обойти.

Она такой же как во сне моем была. Точь-в-точь. В черном вся, с лицом закрытым, глазами, на меня взирающими, и рукой протянутой. Будто прямо ко мне.

— Ушедшая, — прошептала я. — Мать моя непризнанная…

И ладони ее мне на плечи легли.

— За что же ты дочери своей страдания принесла? За что не пощадила?

И шепот ласковый как песня полился…

— За что не защитила? За что покинула?

«Сама ты меня покинула, Вёльма, признавать не захотела. А путь тебе указать непросто было», — шептала в ответ.

Вгляделась я в ее лик и показалось будто сама на нее похожа. Ступила было вперед, ближе подойти да не удержалась. Ноги подкосились, и упала на колени.

— Ушедшая, мать моя непризнная, сама я к тебе пришла, — снова зашептала, — защиты и помощи просить. Сил мне дай и развей мое горе по ветру будто пепел. Сожги любовь мою в огне своем — пусть не будет ее навеки. Не хочу в сердце ее хранить, не хочу предателя помнить.

Просить прошу, а что взамен дать. Нельзя мне ей служить, нельзя белую бусину терять, нельзя…

— Помоги мне, ушедшая, дай сил, — слабо повторила. — Не служила я тебе прежде и знаю, что не оставишь меня. Белую бусину из ожерелья твоего принимаю и с ней силу твою…

Взглянула на нее и показалось, будто сквозь складки легкой ткани возникло ее лицо и легкая, едва уловимая улыбка.

Подняла я дрожащую руку, чтоб к ее ладони коснуться, договор наш скрепить. Протянула пальцы и едва-едва дотронулась, а после все и померкло.

Очнулась уже днем.

Свет дневной в глаза ударил и больно стало.

— Лисица-синица и где ж ты гуляла? — пропел Тишка. — Где была так долго, что извелись мы все! Меня, шута бедного, и того подняли не свет ни заря!

— Умолкни! — цыкнула Варвара. — Вёльма, слышишь ли меня?

— Слышу, Варварушка. Встать помоги…

Осьмуша тут же подскочил и помог мне сесть.

В комнате, прежде лишь Всеславу и его союзникам принадлежащей, Зоран сидел.

— Сильно ты утомилась, Вёльма, — сказал. — Без чувств тебя сюда принес. А Варвара после зельями своими отпаивала.

Я взглянула на себя — платье новое, чистое, меховым плащом укрыта. Отчего ж я здесь?

Как вспомнила, так будто стрелой грудь пронзило… Слезы сами подступили.

— Не плачь, лисичка, не плачь, — Тишка стал гладить меня по голове. — Нет твоей вины ни в чем.

— И то верно, не плачь, сестра, — добавил Зоран. — Печаль уйдет, так огонь сказал. А время унесет ее следы и будешь ты снова счастлива как прежде.

— Как прежде, — повторила за ним бессмысленно. — Зоран, услыхала ли она молитву мою?

— Она все слышит, Вёльма.

— Вёльма! — вскрикнула Варвара. — Никак ушедшей молиться надумала?

— Боги светлые, помогите! — пискнул Тишка и полез под кровать.

— Не кричи, Варвара, — спокойно ответил Зоран. — Нет ее вины в том, что сказать желаешь. Договор их не скреплен. Вёльма руки ушедшей коснуться не успела — чувств лишилась. Если желаешь, сестра, вернешься и довершишь дело.

Ничего я не сказала ему в ответ. Только голову опустила и закрыла лицо руками.

* * *

Темные от дождя стены покинутых людом домов казались мертвыми. Того и гляди нечисть какая из-них покажется. Зашипит злобно, оскалится и царапины от когтей на бревнах оставит. А следом за ней целая орда нежити хлынет и тогда уж не спастись нам, никому. Говорят, шаманы гарнарские немерено ее разбудили волшбой темной.

Вздрогнув, я плотнее запахнула плащ и убрала со лба прилипшие волосы. Непогода вот уж третий день изматывала незадачливых путников. А холод — холод крался следом за дождем. Проникал под одежду, царапал кожу, колол будто насквозь и отказывался выходить из тела, оставаясь там, кажется, навечно.

Чем дальше мы двигались на юг Беларды, тем страшнее мне становилось. Всюду виднелись брошенные деревни, сожженные дома. Частенько встречались нам люди, бегущие на север. Иной раз целыми селами бежали — уставшие, грязные, с пожитками, что успели унести.

У дороги, размытой дождями, в грязи, часто натыкались мы на мертвецов. Были они как один — раздеты и ограблены.