Пышечка

На репетиции мы долго сидим в зале, дожидаясь, пока настроят свет. Миранда Соломон, дар Господа нашего любительскому театру Кловера, разворачивается на сиденье и объясняет мне, Эл, Ханне, Аманде и Милли, что добрую половину генеральной репетиции всегда проводят в ожидании, пока техники настроят все необходимое. Она пожимает плечами.

– Таков шоу-бизнес.

Когда Миранда отлучается в туалет, Эл оборачивается ко мне и, вздернув плечи, тоненько пищит:

– Таков шоу-бизнес.

Кэлли сидит на несколько рядов дальше, с другой девчонкой из «Свит сикстин». Я изо всех сил стараюсь не излучать самодовольство, хотя это ох как непросто.

В остальном все идет подозрительно спокойно.

Конкурсы красоты – идеальная почва для драмы. Ты должна выглядеть как совершенство. Ты должна быть совершенством. А еще ты должна быть совершеннее всех совершенных.

Напряжение можно почти пощупать. Особенно нервничает Милли: она так дергает ногами, что сотрясаюсь даже я, хотя сижу через три кресла от нее.

Эллен поворачивается ко мне.

– Так что, ты и правда будешь показывать фокусы? Я тебя люблю, но номер довольно сомнительный.

– Ну, теперь уже выбора нет.

– Не знаю, не знаю… Наверное, да – если ты боишься дисквалификации.

Мысль выступить с другим номером даже не приходила мне в голову.

– Но я вообще ничего не умею.

С минуту Эллен сидит в глубокой задумчивости и жует прядь волос. Затем с шумом втягивает воздух и принимается шептать мне на ухо. Ей достаточно произнести всего три слова, чтобы убедить меня. Потом она откидывается на спинку кресла и ждет ответа.

Воображение рисует мне картинку, и она идеальна. Победить я не смогу ни при каком раскладе, так почему бы не вспыхнуть перед тем, как навсегда погаснуть?

– Можно даже…

– Милли Ранея Михалчук, – громко каркает сзади чей-то голос.

Содрогания кресла, которые я ощущала последние полчаса, прекращаются, и Милли буквально цепенеет. Вывернув шею, я смотрю, как по проходу между рядами к нам стремительно движется мама Милли, а следом за ней и папа.

Резко обернувшись, я пихаю Ханну в бок и громким шепотом спрашиваю:

– Что происходит?

Милли протискивается мимо нас и предстает перед мамой в проходе. Она стоит, высоко задрав подбородок, и сосредоточенно дышит.

Ханна не сразу понимает, что происходит, но потом…

– Ой-ой, – смеется она в кулак.

– Что – «ой-ой»?

– Я наврала. Я определенно тебе наврала.

Все глаза прикованы к семье Михалчук, и даже техники забыли о работе.

– Ты шутишь? – шиплю я.

– Миллисента, – говорит миссис Михалчук. – Ты нам лгала. Лгала в лицо.

В глазах ее стоят слезы, и вскоре становится совершенно очевидно, что тушь у нее не водостойкая. Отец Милли встает позади жены, скрестив руки на груди.

– Ты самовольничала у нас за спиной, хотя мы отказались подписывать заявку. Почему? Почему ты так поступила?

– Это правда? – Моя мама стоит на сцене, держа под мышкой папку.

Милли оборачивается к ней, сжимая руки в кулаки.

– Я подделала мамину подпись. – Лицо ее на секунду искажает гримаса, словно она вот-вот расплачется. Она оглядывается на родителей. – Но вы были неправы. – Ее голос смягчается: – Я понимаю, вы пытаетесь меня защитить. Понимаю, но… Но иногда вы должны меня просто поддерживать.

– Давайте-ка продолжим разговор в фойе, – хмурится моя мама.

Я наблюдаю за тем, как Милли, по пятам преследуемая моей мамой, идет по проходу, а потом встаю и перелезаю через длинные ноги Эл.

– Ты куда? – спрашивает она.

– Я должна ей помочь.

Я бегу следом и широко распахиваю дверь, так что вся аудитория слышит мамины слова:

– Мне очень жаль, но мы не можем позволить тебе участвовать в конкурсе без согласия родителей.

Дверь за мной захлопывается.

– Милли должна участвовать.

Родители Милли оборачиваются.

– Она вложила в это столько сил, – говорю я им. – И она вовсе не хрупкая. Ни капельки. Вы даже не представляете, какой крепкий стержень у нее внутри. Все присутствующие здесь, даже длинноногие девчонки с шелковистыми волосами, знают, что такое быть объектом насмешек. Знаем и мы с Милли, и Аманда с Ханной, и Эллен. – Я показываю на маму. – И даже моя мама. Но невозможно всю жизнь ходить и бояться. Так ничего не добиться.

– Я на самом деле этого хочу, – произносит Милли, крепко стиснув мою руку. – Сколько себя помню, я всегда мечтала участвовать в этом конкурсе. И в правилах не сказано, что толстушек не берут. – (От «толстушек» ее мама вздрагивает и незаметно утирает слезу.) – Единственное, что стоит между мной и мечтой, – это ты, мам.

Миссис Михалчук переводит взгляд на огромный баннер конкурса над дверями, а потом на мою маму, которая слабо улыбается в ответ. Муж берет ее за руку. Она оборачивается к Милли и кивает.

Бок о бок мы входим обратно в зал, и остальные девчонки даже не пытаются сделать вид, что не подслушивали. Когда мы занимаем свои места, несколько конкурсанток даже ободряюще улыбаются Милли. Эллен берет за руку меня, а потом и Милли, которая в свою очередь переплетает пальцы с Амандой. Я оборачиваюсь в другую сторону и протягиваю руку Ханне, ладонью вверх. Она делает глубокий вздох, прежде чем сжать мою руку.