— Это я сам ему велел отравить безнадежных, тех, кто все равно не вынес бы дальнейшего перехода.
— Ваше превосходительство, поговаривают, что с тяжелоранеными смертельную дозу яда получили все, имевшие при себе какие-либо ценности или деньги.
— Так ли это, выяснить! Если так, Чернова привести в лагерь. Допросить. Ты, есаул, поедешь, доложишь мне.
— Слушаюсь, ваше превосходительство. — Выяснить! Чернов был прежде моим любимцем, как и Лоуренс. Деньги и золото всех губят.
— Говорят о подделке денежных документов по причине сладострастия, — сказал Сипайлов. — Тут замешана женщина.
— Какая женщина? — Голубева. У Чернова якобы с этой женщиной роман.
— Голубева? Опять Голубева. Выяснить и доложить. Я чувствую в себе силу Махагалы, а значит, и справедливость Будды. При этом всякий, на кого обращается мой гнев, будь то дезертир, пьяница или тот же Чернов, становится врагом желтой религии, мешающим ее торжеству. И ты, Сипайлов, спутник Махагалы. Но я божество, слуга Будды, а ты и Бурдуковский со своими подручными — бесноватые кладбищенские демоны, жадные до крови и мяса. — И, вынув золоченую коробочку с кокаином, барон отсыпал на ладонь порошок, поднес его к ноздрям.
В расположении обоза первыми, кого увидел Миронов, были Голубева и Чернов. Остановившись за бараком, Миронов видел, как они обнимаются и целуются. Они не слишком стеснялись, и это зрелище собирало зрителей.
— Вот, ваше благородие, блядь, — сказал Миронову какой-то обозный казак.
— Коменданта соблазняет ради сладкого пайка.
— Хорошо бы ее накрыть где-нибудь в сарае, — подхихикнул второй казак.
— Ваше благородие, вот истинный крест, накрыть в сарае. Может, она и рада будет.
Оба были пьяны.
— Убирайтесь вон, — брезгливо ответил Миронов. — Узнает комендант, накажет вас.
...В комендантской Миронов просматривал бумаги умерших.
— Где опись личного имущества, ценностей и денег, которые были у покойных? — спросил Миронов Чернова.
— Не было никаких денег и ценностей, — ответил Чернов, — это клевета. Это на меня клевещут.
Миронов долго просматривал бумаги, ничего не обнаружив. Выйдя из комендантской, Миронов увидел Голубеву, которая прогуливалась неподалеку.
— Вы, есаул? — сказала она равнодушно.
— А вы, мадам, я вижу, времени не теряли.
— Уже рассказали?
— Рассказывать не надо, так видно. Вы уж совсем переселились в юрту к Чернову?
— Да, переселилась. Что в этом плохого? Разве мы плохая пара? Оба красивые, статные, — она засмеялась.
— А ваш муж?
— Этот лакей? — презрительно сказала Вера. — Он всегда был лакеем, даже когда служил в Петербурге в Министерстве иностранных дел, был лакеем. Просто теперь явно видно. Вы не заметили?
— Я заметил, что человек он не слишком умный, но все-таки вы с ним венчались в церкви, по-христиански.
— Какие теперь венчания? Сам Колчак перед лицом всей Сибири открыто живет со своей невенчанной женой.
Вдруг позади послышался смех, и пьяный голос сказал:
— Ваше высокоблагородие, вслед на очереди мы.
Это опять были те обозные казаки.
— Убирайтесь! — крикнул Миронов.
Казаки засмеялись, а один из них крикнул Вере:
— Эй ты, блядь, мы тебя накроем в сарае!
Вера разрыдалась и убежала в комендантский барак. Казаки, обнявшись, с пьяной песней пошли прочь. Не прошло и минуты, как из комендантского барака выбежал разъяренный Чернов с револьвером в руке.
— Где подлецы? — яростно закричал он.
— Пошли туда, — Миронов указал направление.
— Дисциплина в обозе совершенно расшаталась. Ординарцы, схватить и расстрелять подлецов!
— Такое уж слишком, — сказал Миронов. — Такой приговор имеет право вынести лишь военно-полевой суд за соответствующие преступления.
— Оскорбление моей жены, — крикнул Чернов, — для меня высшее преступление.
И он с ординарцами побежал за казаками.
Миронов поспешил туда, однако впереди раздались выстрелы, и, когда Миронов подошел, оба казака лежали мертвые.
— Я вынужден буду доложить о происшествии в штабе, — сказал Миронов.
Барон был весьма занят. Когда вошел Миронов, он лишь мельком спросил:
— Что с Черновым? Подтвердилось насчет умертвления раненых ради денег?
— Нет, ваше превосходительство. Описи ценных бумаг и денег не обнаружены. Может быть, они уничтожены.
— Разберемся, — сказал барон. — Я пошлю туда Сипайлова.
— Ваше превосходительство, в обозе на моих глазах произошло отвратительное происшествие. Чернов расстрелял двух казаков.
— За дезертирство?
— Нет, за то, что они оскорбляли Голубеву.
— Расстрелял казаков за женщину? — закричал барон. — Вызвать Чернова в дивизию.
Чернов приехал под вечер и устроился в палатке у Миронова.
— Где барон? — спросил Чернов. — Я хочу говорить с бароном.
— Барон в отъезде. Все ж, Чернов, для вашей пользы я попросил бы сдать оружие.
— Нет, оружие не сдам, — нервно и агрессивно ответил Чернов.
Он вынул револьвер, обнажил шашку и положил их рядом с собой.
— Чернов, я понимаю ваши чувства и сочувствую вам, подождите, приедет барон. Он человек жестокий, но справедливый. Я замолвлю за вас слово. Будем надеяться, он решит в вашу пользу.
— Я люблю Веру и хочу на ней жениться, — нервно говорил Чернов.