Раба любви и другие киносценарии

Представлен, в частности, единственный из шести реализованных сценариев Горенштейна — «Раба любви». Картина Никиты Михалкова сразу же после выхода на экраны в 1975 году стала необыкновенно популярной, затем и культовой, а вот сценарий ее публикуется впервые. Также впервые издаются два других сценария: написанный по заказу итальянских продюсеров «Тамерлан», который должен был ставить Али Хамраев, и, скорее всего, самый первый сценарий Горенштейна «Дом с башенкой», в который первой частью целиком вошел впоследствии опубликованный одноименный рассказ, а также его своеобразное продолжение, точнее сиквел. В рассказе речь идет о мальчике, у которого в дороге из эвакуации умирает мать, и он остается сиротой, а далее в сценарии мы видим этого мальчика уже взрослым. Он ищет могилу матери.

Кроме сценариев в книге помещены два синопсиса, то есть изложения сценариев практически без прямой речи героев. Оба этих замысла объединяет место действия, хотя во времени они отстоят друг от друга почти на две тысячи лет.

Горенштейн никогда не был на земле обетованной. Но он постоянно интересовался ею, много думал о ней, представлял ее себе. Как Михаил Булгаков, никогда не бывавший за границей, по крупицам складывал для романа о Мольере свой Париж, так и Горенштейн, будучи, пусть на расстоянии, но настоящим патриотом Израиля, воображал себе жизнь на земле предков. Эти полеты воображения и воплотились в двух его ярких, но, к сожалению, не ставших фильмами работах. По инициативе Андрея Кончаловского Горенштейн вместе с ним сочинял сценарий о Марии Магдалине, а вместе с Лией Красниц придумал современный оригинальный фильм «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах».

Мастер виден на любой стадии развития его замысла, поэтому я уверен, что и синопсисы этих работ доставят читателю удовольствие.

В ответ на мою просьбу рассказать об обстоятельствах возникновения «Еврейских историй» Лия Красниц написала:

Почти двадцать лет тому назад в один из моих визитов в Сан-Франциско редактор тамошней «Еврейской газеты», узнав, что я живу в Европе, в Копенгагене, предложила мне посетить Фридриха Наумовича Горенштейна. Она предупредила, что добиться интервью будет сложно, так как Горенштейн, как она написала, «спускает журналистов с лестницы, и вообще человек нелюдимый»... Мой опыт, надо сразу сказать, опровергает все подобные мнения о Фридрихе Наумовиче. Со мной он был исключительно доверчив, нередко вел себя вообще как ребенок, который лишен любви... Он мне как-то сказал: «Самое большое счастье в жизни — это взаимная любовь».

Когда я в 1997 году в Берлине впервые пришла на Sachsische Strasse в квартиру Фридриха Наумовича, он был очень любезен и пригласил меня поужинать с ним. Причину своего внимания он объяснил тем, что я очень похожа на его маму, которая в молодости, как сказал он, была красавицей. И Фридрих Наумович показал мне старую фотографию. Окончательно его сразило то, что я израильская журналистка и хорошо говорю на иврите.